Катафалк тащился по сухой, выжженной солнцем дороге. Скрипливые
колёса надрывались снова и снова, играя на нервах Ретта невыносимое
стакатто. Буланьер показался на горизонте через шесть дней после
его поединка с Джайей.
Убийства…
Всё было по правилам. По незыблемым законам стай. Он не был
виноват, Джая бросила вызов, она спровоцировала, она…
Но Ретт не мог думать ни о чём. Ни о какой вине Джаи. Она лежала
в грубо сколоченном ящике, обложенная, в этих краях дорогим словно
золото, льдом. Ретт вёз Яшу Рабаху его мёртвую дочь.
После дуэли Адар высказал осторожное предположение, что им стоит
прямо сейчас оставить Рабахов и вернуться в Галивар, в родную
туманную прохладу Рейны на Вилле, с ледяными водами рек, скованными
в гранитные берега.
Но Ретт слишком хорошо помнил, как его сержант нахлобучил на
него фуражку и вывел тёмными коридорами из борделя, где он убил
проститутку. И вот он снова убил женщину. На этот раз волчицу. На
дуэли, с секундантами, по всем правилам и законам, но что Ретту
было до того? Он убил её. Разорвал ей горло. Ей, возлюбленной Жана.
И ради чего? Гордости. Ради почёта и волчьего авторитета. Это он
поставил на чашу весов против жизни Джаи. Стоило оно того?
У Ретта не было ответа. Всё, что твердо знал — он не мог
поступить иначе. Его кровь, нюх, каждая жила и мышца, подчинялись
законам стай. Он не мог стерпеть. Она не смогла сдаться. Печальный
итог стоял на телеге, спрятанный от солнца навесом, и капал
подтаявшей водой на пыльную маркийскую дорогу.
Ретт не убежал. Волчицы-спутницы Джаи сами принесли тело её
родичам. Ниран Рабах подтвердил, что бой был честным. Ни воя, ни
плача не последовало. Рабахи были стаей волков, не менее суровой,
чем Шеферды. Ретта никто не попытался убить или оскорбить.
Посмотрели с презрением и ненавистью и всё на том.
Была ещё одна беда — пропавший Жан. Судя по рассказу Нирана
Рабаха его утащил какой-то светловолосый лощёный парень во
франтовской одежде. Ретт из-за светлых волос на месте этого
незнакомого врага тут же представил Леонида Фетаро. Но, конечно,
это был не он. Уж вампира бы Рабах сумел различить. Слова о
каком-то оружии против оборотней, которым ранили Нирана,
встревожили Ретта. Ткань, скрывающая от оборотней запахи, едкий
дым, забивающий нюх, а теперь ещё и это? Что-то творилось в мерзкой
душной Маркии, очень и очень нехорошее.
Ретт решил, что в Буланьер ему прямая дорога. Предстать перед
несостоявшимся тестем и найти Жана.
Они с Адаром шагали за мрачной процессией по сухой маркийской
дороге, словно два бедняка. Пыль стояла столбом. Дождя, с тех пор
как Ретт попал в эту страну, не было ни разу. Ретту надоело
стряхивать пыль с камзола, и он безразлично следил, как тёмно-синее
сукно превращается в грязно-коричневое.
Когда на горизонте замаячила наконец столица, распугивая
путников и вьючных животных, от города примчался автомобиль.
Водитель сигналил, не жалея сил, все шарахались в стороны. Когда
машина доехала до них, Рабахи не отступили. Автомобиль остановился
и из него вылез прилично одетый мужчина.
—Это же Хел… —пробормотал Ретт. Запах брата он узнал раньше чем
увидел его.
—Да. —Подтвердил Адар, выглядывая поверх голов Рабахов. —Это
Хельстром.
—Освободите дорогу! —заорал Хел на Рабахов. Те, мрачные и злые в
своей скорби остались стоять, словно туземцы не понимающие его
языка.
—Хел! —Ретт стал проталкиваться вперёд, но никто не желал дать
ему путь.
— Ретт! Да пропустите вы, пока я вам головы не поотрывал!
Они встретились в толпе, и Ретт никогда в жизни не был так рад
Хельстрому. Его неприкрытой силище, богатырскому росту и приличному
костюму, подходящему графскому сыну куда больше жалких обносков
Ретта.
