Посвящается Б.П. и светлой памяти В.Н.
Только там, где все деревья в нежном цвету,
Где целует небо тихо, робко зарю,
Там бушует наша первая весна,
Там живет еще надеждою мечта.
Только там светла моя любовь-беспечаль,
На губах моих застыла губ твоих печать.
Только там я слышу голос тихий твой,
Только там я каждый час свой,
Каждый миг живу тобой.
Душа была в смятении. Не покидало ощущение пустоты от внезапно упорхнувшего счастья, словно ей достали и подарили журавля с неба, а она даже полюбоваться им не успела, так неосторожно, нечаянно выпустила из рук. И осталась ни с чем, ни синицы, ни журавля… Только память о нем, недосказанность да укоризненная совесть.
А ведь все могло быть иначе, и «счастье было так возможно, так близко…». Значит, не судьба. А что такое судьба? Счастливая или несчастливая случайность людских встреч? Разве это не Божий промысел, его суд над нами (от этого корня слово «судьба» – судьбога), когда Он принимает решение, соединяя людей, дарить или не дарить человеку встречу, которая может перевернуть всю жизнь?
Вот уже третьи сутки Лена Никитина жила в каком-то «трансе», переходящем то в легкую эйфорию, то в минуты отчаяния от нахлынувшего сожаления. Такого волнения она давно не испытывала, пожалуй, с самой юности. А тут ей уже семьдесят один год, и вдруг на тебе, как в пору влюбленности, ожидание нечаянного счастья… И когда оно само к ней пришло и улыбнулось, она просто растерялась, создав невидимую преграду для их сближения. И он, такой желанный и близкий по духу, внезапно уехал и теперь уже навсегда. Но как забыть того, кто в юности оставил яркие впечатления и взволновал сердце, кто был ее мечтой? А у мечты, как известно, нет срока давности.
Он – это Боря Порывай, друг и однокашник ее мужа Владимира Никитина, ушедшего из жизни шесть лет тому назад из-за инфаркта и сахарного диабета. Они познакомились в далеком 73-м году на танцах, в ее родном селе Благодатном, куда на учебный аэродром прибыли курсанты из ставропольского военного училища. Лена (тогда еще Куликова), светло-русая и стройненькая, только вернулась на летние каникулы из пионерлагеря в Железноводске, где проходила педпрактику. Всем троим исполнилось по двадцать лет. Весенний возраст человеческой жизни! Они были веселы, задорны и полны радужных надежд и высоких помыслов. Еще бы не высоких – выше некуда! – парни летчики-истребители, правда, только учились летать, но тяга к небу уже была непреодолимой. Она студентка-«филологиня» ставропольского пединститута, натура романтическая, витающая в облаках.
Наверное, Богу было суждено подарить им встречу именно здесь. Кто назвал их село Благодатным, не ошибся. Действительно, благословенный край в окружении золотых колосящихся полей, с лесополосами в «белых носочках». Как живописно раскинулся он вдоль речушки Берестовки и выше, в обе стороны! Отовсюду виднеется красавица голубая церковь с белокаменной оградой, все дворы домов и хат укрыты виноградными шатрами. Весной село превращается просто в райские кущи, в благоуханный сплошной сад с колдовским запахом спелой акации и буйством сирени, цветущих вишен и яблонь. Сады вышли на улицы, и летом тротуары-дорожки сплошь усыпаны алычой, вишней, тутовником, шапталой…А какое там небо, когда тихими июльскими ночами оно роскошно оденется в алмазное звездное платье! Нигде она такого больше не видела, только там, «где со сверчками все звезды лучистые полуночный ведут разговор».
И в субботний звездный вечер, когда вдруг вырвалась из клуба и полетела над селом волнующая «Червона рута», а высокие акации разбросали свои кружевные тени на освещенный луной и фонарями проспект в центре села, поспешила к одноклассницам на танцплощадку. Здесь, еще в мае, Лена танцевала с курсантом Сашей Мешавкиным. Он не отходил ни на шаг, всякий раз приглашал ее на танец, легко и бережно кружил в вальсе. Вполне симпатичный, улыбчивый, но ей всегда нравились очень высокие парни.
