Дурное предчувствие холодило затылок. Всем своим существом Робб
ощущал погоню и охотничий восторг ищеек. Его рука онемела и висела
бесполезной плетью. Это очень, очень дурной знак. Возможно, нож
того парня, замотанного в черные тряпки, был смазан ядом, который
теперь медленно расползался по его жилам. Сейчас перестала работать
только рука, а сколько понадобится времени, чтобы остановилось само
сердце? От такой перспективы его прошиб пот, и рубаха Робба вмиг
промокла. Ночной холод тут же схватил его ледяными лапами,
подтолкнул еще ближе к краю.
Робб привалился к стволу толстого дерева, сполз на землю.
Держась за поврежденную руку, он обернулся, пытаясь в темноте
разглядеть преследователей. Ему казалось, он слышал их голоса,
восторженное подвывание, будто гнались за ним не люди, а звери.
Тяжело дыша, Робб откинул голову, прижимаясь затылком к шершавому
стволу. Нет, ребята, шутите, Робба Кроу вы так легко не возьмёте.
Хотите узнать, что у него внутри? Так догоните и посмотрите
сами.
Он заставил себя подняться на ватные ноги и, спотыкаясь, побрел
дальше. Каждый шаг давался ему неимоверным напряжением воли, но он
раз за разом делал его, сжимая зубы, напоминая себе, кто он такой и
что он не может просто так сдаться. В какой-то момент мысли в
голове превратились во влажную вату, стали невнятными, мягкими и
прогорклыми, и Робб неожиданно для себя обратился к богам. Слова
молитвы всплыли в памяти сами собой, вложенные в его тугую голову с
детства, и когда разум предал его, всплыло подсознательное.
“Великая Матерь драконов и людей, взываю к Тебе и молю о жаре
Твоем, о милости Твоей. Великая Матерь драконов и людей, взываю к
Тебе и молю о жаре Твоем…”
Дом вырос из клубящейся темноты, словно призрак. Мутно блеснули
окна эркера, в беззвездную высь поднималась кривая крыша. Робб,
гонимый неверной надеждой, добрался до двери и дернул её на себя.
Закрыто. Или он ослаб настолько, что с куском дерева справиться не
в состоянии. Рассчитывая спрятаться где-нибудь за домом, он начал
огибать его, шаря действующей рукой по стене. Ему показалось, что
он слышит стук копыт, и заторопился, и когда пальцы его нащупали
пустоту, Робб от неожиданности всем весом своим свалился в дыру в
стене. Откуда она здесь, он не успел подумать, потому что обрушился
боком на какую-то мебель. Затрещали доски и его рёбра, вспыхнувшие
болью, поднялась туча пыли, а перед глазами поплыли звездочки.
Собирая последние силы, Робб пополз в сторону. Молитву в его голове
перебивала навязчивая, словно паразит, мысль: нужно забиться в
угол. Но в доме стояла такая непроглядная тьма, что Робб не мог бы
поклясться, что ползет действительно в угол, а не в центр комнаты.
В тот момент, когда за стеной послышались голоса и реальный топот
лошадиных копыт, он приподнялся на локте, потратив на это последние
силы, и упал на пол без чувств.
***
Виара плыла посреди ничто. Нет, конечно, фактически она сидела,
сжавшись в комок и подобрав колени к груди, на полу какого-то
грязного заброшенного дома, в котором было темно, хоть глаз выколи,
и пахло трухлявыми досками и плесенью. Но она не помнила ни имени
своего, ни семьи, ни того, что происходило ранее. Виара — так она
назвала себя сама — чувствовала себя вне времени и пространства,
будто вместе с именем её лишили личности, истории и самого
существования. Телу было холодно и голодно, а разуму жутко, но
по-настоящему стало страшно, когда в дом ввалился какое-то огромное
существо. Оно наделало много шуму, а потом грохнулось у дальней
стены и затихло. Умерло, наверное. А вслед за этим раздались
голоса, и ржание лошадей, и чьи-то крики. Дернулась дверь, но
бесполезно, она была закрыта на засов. Через пыльное окно в нутро
дома ворвался луч фонаря и принялся шарить по столам и стульям,
бочкам и стойке.
