Шины мягко шуршали по ровному чёрному асфальту. В салоне славно
пахло кофе и ароматизатором-ёлочкой, прикреплённым к торпеде. Из
динамиков доносилась лёгкая популярная мелодия, уверяющая, что он
вернётся, а она дождётся. На часах горела красная цифра 23, и ночь
вступила в права, но здесь, на кольцевой автодороге, у неё не было
власти. Светодиодные фонари и фары прогоняли тьму прочь, и ночь
здесь никогда по-настоящему не наступала. Таня украдкой щипала себя
за руку, чтобы убедиться, что происходящее с ней не сон и не
болезненный бред, и все равно не верила. Какой-то час назад она
сидела в гостиной Жослена, где всё ещё пахло клеем после недавнего
ремонта, и вот Мангон выдернул её в другой мир. Без предупреждения
и вопросов, так, будто это само собой разумелось. Будто Таню можно
было таскать туда и сюда между мирами, попеременно отбирая всё
важное, что ей удавалось найти. Голова немного гудела от перехода,
запаха бензина и выхлопных газов, от которых она отвыкла, и
казалось, что реальность расползается под пальцами, срастается с
миром грёз.
Мангон сидел рядом, прямой и напряжённый, но молчаливый. Не
отрываясь, смотрел в окно, и на лице его отражались красные
отблески стоп-сигналов. Таня то и дело косилась на него, ожидая
реакции, но он оставался спокойным, словно высеченным из
мрамора.
— Олег, — Таня подалась вперед и заговорила по-русски, — а мы
можем проехать через центр?
— Вам же на юг Москвы? Долго будем ехать, — отозвался водитель.
Он был славным парнем, этот Олег. Немногословным, но от него веяло
благожелательностью и восторженным трепетом. Так мальчишки смотрят
на фокусников, что достают из шляп голубей. Или в совсременном мире
уже не достают? – По МКАД быстрее.
— Да, но он же не знает этого.
Олег посмотрел в зеркало заднего вида и понимающе, лукаво
улыбнулся.
— Что, хотите похвастаться столицей?
— Вы же понимаете меня, — зашептала в ответ Таня. — Давайте его
удивим!
И Москва удивляла. Таня и забыла, насколько её родной город
большой, красивый и яркий. Машина съехала с кольцевой дороги на
Ярославское шоссе, и Таня с удовлетворением заметила, как Мангон
прильнул к окну. А спустя пару мгновений и сама задохнулась от
восторга.
Сначала с обеих сторон тянулись многоэтажные панельные дома,
коричневые и серые, и в них тепло светились окна, и в каждом
происходила своя история, своя судьба. А потом спальные районы
остались позади, и перед Таней развернулась другая Москва,
горделивая, парадная. Она выступала перед гостями, словно богатая
дородная купчиха, нарядная и ароматная, строгая, но щедрая.
Появились величественные сталинки, массивные, основательные, с
правильной геометрией и скудным чётко выверенным украшением. Затем
их сменили особняки и доходные дома, сияющие обновленной краской.
Они подсвечивались лампами, из-за чего казались особенно
праздничными. Уютно горели окна кофеен, в которых неспеша ужинали
гости, с витрин магазинов смотрели слепыми глазами манекены, иные
стекла украшали рекламы и плакаты. Мимо них шли люди, и их было так
много, что Тане, привыкшей к сдержанному Илибургу, сначала стало
чуднО и немного неуютно. Прохожие выбрали в тот вечер легкую
одежду, они сами были легкими и свободными, не скованными
бессмысленными правилами этикета и тугими костюмами. У входа в парк
музыкант играл на контрабасе, и обрывки его музыки долетели сквозь
открытые окна.
Олег свернул на третье транспортное кольцо. Москва поражала
видами, врывалась запахами и звуками. Не было ни одной минуты,
чтобы она не шумела, не шуршала, не пела и не гудела. Таня и
забыла, как захватывает столица, как может закрутить в свой ритм и
подгонять, подгонять до бесконечности, пока не свалишься без
сил.
