Осень 1779 года. Англия, графство
Уинчестер.
-Только одному человеку во всей округе подвластны такие
бесчинства, – пожилой мужчина прищурился и наклонился ближе к
собеседнику. Я прислушалась, изображая, что усердно натираю
соседний стол. – Жестокому графу.
- Сэр, вы правда полагаете, что все эти слухи о его опасности –
не ложь? – одетый по последней моде юноша перешел на шепот.
- Если бы это были слухи, мой юный друг… Еще и года не прошло,
как к вам перешли дела отца, упокой Господь его душу. Но очень
скоро вы разберетесь в хитросплетениях здешнего общества, которое,
уж поверьте, гораздо опаснее, чем Лондонское. Я лишь предлагаю вам
совет, как добрый друг вашего покойного отца. – Его глаза блеснули
болью утраты. – Остерегайтесь любых дел с жестоким графом
Одерли.
Столешница темного дерева была начищена так тщательно, что я
видела в ней свое отражение. Уставшее лицо с едва различимым
румянцем, потухшие глаза, рыжий локон, торчащий из-под чепца. Я
сдула непослушную прядь со лба, чем привлекла к себе внимание двух
полуночных гостей и чертыхнулась про себя.
- Принесите еще чаю, юная леди, будьте так добры. – Ласково
попросил седой мужчина, обратив ко мне взгляд. Я вмиг оказалась
перед ними, как сделала бы учтивая служанка, присела в поклоне, и,
подхватив чайник, упорхнула на кухню.
Там, к моему облегчению, в такой поздний час находилась лишь
болтушка Грейс. Ее пышная фигурка, склонившаяся над замасленным
столом, красноречиво говорила об одном – она вновь стащила булочку
с абрикосовым вареньем, пока никто не видит.
- Грейс! – вскрикнула я, желая припугнуть служанку. Та
подскочила и резко обернулась ко мне, чуть не пролив молоко из
кружки. –Лу, черт бы тебя побрал! – раскраснелась она. – Чего
пугаешь? Я уж подумала, Джон вновь решил наведаться пересчитать
запасы - не избежать мне тогда плетей! – Она тяжело задышала,
прижимая руку к груди, пока я изо всех сил сдерживала смех, глядя
на испуганное лицо.
- Прости, Грейс, не смогла удержаться.
-Знаю я тебя, прости – прости, да ведь в следующий раз точно так
же и сделаешь! А у меня ведь сердце, знаешь, слабое… - румяные щеки
раскраснелись еще больше, подтверждая ее слова.
- Не буду больше пугать, клянусь всевышним! – Легко клясться
тем, во что не веришь. Губы Грейс, на которых в тусклом свете
свечи поблескивало масло и абрикосовое варенье, расслабились.
Пора переходить к делуи моим непосредственным
обязанностям. Шпионажу. Я осторожно прокашлялась, доставая с
полки банку с измельченными черными листьями.
- Сегодняшние гости все еще сидят, просили свежего чаю. А я и не
могу уйти, пока они по покоям не разойдутся. И не спится же
людям!
- Что ж они там делают, в ночи? – проглотила наживку Грейс.
-Мне почем знать, беседуют. – Пожала плечами я. – И беседуют,
причем… о чем-то странном.
-О чем? – глаза служанки озорно блеснули.
-Страшные вещи они говорили, про… как же его… - я старательно
играла, что никак не могу вспомнить имя. – Про некоего графа.
Жестокого, кажется.
- Ах! То про милорда Одерли поди! – ужаснулась Грейс. Ее рука,
сжимающая булочку, отдернулась обратно от губ. - И что
говорили?
- Что он очень жесток, и что только он и способен на
некие…плохие вещи. – Я взглянула в румяное лицо Грейс, стараясь
уловить в нем тень знания. Но моей пытливости здесь и не
требовалось, ужас и так блестел в ее глазах, озаряя кухню ярче
любой свечи.
- Ах! – воскликнула она. – Я так и знала, Лу, я знала, что он
как-то с этим связан! Ну, разве не помнишь, на той неделе говорила?
Так и говорила, мол, что еще одна девчушка из его прислуги без
языка осталась – это все проделки жестокого графа! Больше некому! –
она положила недоеденную булочку на стол и энергично вытерла руки о
замасленный передник. – Все в округе знают, что Хэмпширский граф
жесток и злобен, но что он языки своим слугам руками вырывает –
этого все никак доказать не могут. Но я-то знаю, я чувствую!
