Все началось еще с вечера, когда в
комнату постучалась молоденькая служанка.
— Госпожа, ваш отец приказывает вам спуститься. Он хочет поужинать
с вами и с вашей матушкой.
— Она мне не мать, — привычно огрызнулась девушка и аккуратно
положила кисточку для туши в специальную подставку.
— Простите, госпожа, — поклонилась служанка и, пятясь, вышла.
— Не нравится мне все это, совсем не нравится, — пробормотала
Наоми* и вновь взялась за кисть. — Что на сей раз для меня задумал
отец? — она поморщилась, старательно выводя на рисовой бумаге
иероглиф «отчуждение».
Скомкав пять листов и вконец расстроившись, она резко поднялась и
хлопнула в ладоши.
Тут же на зов явилась служанка.
— Да, госпожа?
— Убери здесь и принеси зеленое кимоно в мелкий цветок.
— Хорошо, Наоми-сан.
Оставшись в одиночестве, Наоми подошла к окну, выходившему в
сад.
«Слуги не метут лишний раз и без того чистые полы, а значит, по
крайней мере, ужин будет действительно семейным. Если это вообще
можно назвать семьей», — она вновь поморщилась и прислонилась к
оконной створке, наслаждаясь закатом.
Солнце медленно садилось, окрашивая небо в розовато-оранжевый цвет
и последними лучами играя с кроной деревьев, листву которых трепал
теплый ветер.
«Скоро цветение сакуры… даже думать об этом не хочу… ведь это так
свойственно нашему клану: приурочить какое-нибудь событие к
природному явлению. Будь то сильные грозы в октябре или цветение
моего дерева».
Тихо прошелестели раздвигающиеся створки, и в комнату вновь вошла
служанка.
— Ты заставляешь себя ждать, Неко.
— Простите, Наоми-сан… — начала она.
— Оставь. Давай скорее кимоно, — она небрежно махнула рукой и
скинула на пол халат. — Как там повязки? — спросила Наоми,
безуспешно пытаясь придать голосу беспристрастность.
Но Неко хватило ума не жалеть хозяйку и не сочувствовать ей.
— Бинты совершенно чисты, — просто сказала она.
— Значит, все зажило… — шепнула Наоми и повела плечами: последнее
наказание отца запомнится ей надолго.
Неко помогла своей госпоже надеть кимоно и собрать длинные черные
волосы в элегантный пучок. Когда служанка начала завязывать оби*,
Наоми, почувствовав, что Неко прикрепляет ей специальную доску для
пояса, протестующе мотнула головой.
— Нет. Оставь. Никакого оби-ита*. Не хочу.
— Хорошо, Наоми -сан. Но вам следует знать, что это был приказ
вашей матушки…
— Она не моя мать. Сколько раз я должна повторить, чтобы ты
перестала ее так называть? — горько и тихо спросила она, не имея
сил ни на раздражение, ни на громкий окрик.
Так много всего навалилось в последнее время. Придирки мачехи стали
как будто дотошнее, а наказания отца — больнее. Все повторялось раз
за разом, неделя за неделей: Наоми не давала согласия на свадьбу, и
он бил ее. Вновь не давала и вновь получала десяток ударов. Сколько
уж было их, таких порок?..
Она устала, Ками-сама, как же она устала.
— Простите, Наоми-сан, я, правда, больше не буду, — взволнованно
произнесла Неко, неловко переминаясь с ноги на ногу.
— Ничего, — ломким голосом ответила та. — Ничего.
Она поправила волосы, провела ладонями по талии и бедрам,
разглаживая тонкий шелк, и направилась к дверям. Уже спускаясь по
лестнице, она взглянула вверх. Свет играл тенью на контурах ее
лица, подчеркивая высокие, острые скулы. Наоми выпрямила плечи и
вздернула подбородок, не собираясь выдавать внутреннего напряжения
и волнения, что бушевало в душе. Ее губы дрогнули в усмешке, когда
она представила грядущий ужин. Ужин семьи, частью которой ее почти
никто не считал. Старшая дочь, наследница великого клана… Ошибка
отца в молодости, досадная помеха, кость в горле для многочисленной
родни.
Наоми прошла по длинному коридору и распахнула дверь, ведущую в
комнату, где проходили трапеза.
