Снег валил так, будто хотел замести всю землю, не оставив ни единого черного пятнышка. Дома, люди, машины – все растворялось в белоснежной пелене и уже казалось, что за ней и вовсе ничего нет…
Лейтенант Егоров затянулся папироской, грустно усмехнувшись своим мыслям. Несколько лет назад так и могло быть. Великая война кончилась, сколько знакомых ребят на ней полегло, так и не увидев нашу победу… Кого-то встретила шальная пуля, кому-то не повезло наступить на мину, а кто-то просто заболел, а водкой всех не вылечишь… Чего теперь вспоминать. Победили. А это же самое главное.
Сплюнув, лейтенант бросил папиросу в снег, и под ее шипение поплотнее закутался в бушлат. Их недавно откомандировали в эту деревню, которую раньше занимали немцы. Приказ пришел простой: обследовать на предмет оставленных «сюрпризов», восстановить коммуникации, помочь местным жителям в возвращении домой. Во время войны многих отсюда либо угнали в лагеря, либо убили. Немногие выжившие с трудом возвращались в родные места. Деревня стояла на бывшей линии фронта, осталось множество мин и прочих неприятностей, так что работы оказалось невпроворот. Егорову выделили четверых ребят, чтобы осмотреть старую угольную шахту, стоящую чуть в стороне от деревни. Командование надеялось, что там никто похозяйничать не успел – и не прогадало. Егоров отправил солдат по двое в каждое ответвление шахты и первая партия спустя час уже мерзла вместе с ним снаружи – они уперлись в заваленный тупик. А вот вторая команда все никак не выбиралась, и лейтенант начинал беспокоиться. Темнело рано, ночь уже спустилась на землю, и пора было уже возвращаться назад.
– Ну чего они там, клад что ли нашли? – рядовой Кузьмин, для своих – Кузьмич, нетерпеливо стучал ногой об ногу, тщетно пытаясь согреться.
– Нет, решили там жить остаться, – хохотнул Сенька Маленков, второй рядовой, пуская в воздух правильные круги дыма.
– С нашей теперешней жратвой я их понимаю, – Кузьмич шмыгнул носом. – Лучше уж уголь жрать, чем те котлеты, которые Баранов делает. Может, нам за хорошую работу и хлеб с колбасой давать начнут! – последнюю фразу он сказал со значением, косясь на Егорова.
– Может и начнут… – протянул лейтенант задумчиво. – Вот только Баранов паек распределять будет. Так что ты поосторожней со словами-то.
– А я ж чего? – картинно надулся Кузьмич. – Я ж с добрым… Как это… С критикой обыкновенной, о как! Вот не умеет Баранов котлеты делать, что ж тогда в повара полез? Вот у нас в деревне…
Из шахты раздался шум. Постепенно нарастая, он превратился в низкий непрерывный гул. Егоров машинально схватился за винтовку, рядовые последовали его примеру. Гул внезапно затих и через несколько секунд сменился оглушительным грохотом. Солдаты попадали на землю, наученные многими пережитыми бомбежками, но грохот стих также внезапно, как и начался. Лейтенант первым поднялся из снега, целясь в черную пустоту шахты, откуда доносился странный приближающийся лязг. Краем глаза он увидел, что рядовые тоже уже на ногах и сделал пару шагов ко входу.
– Саша! Митя! – позвал он в пустоту. – Что у вас случилось?
Ответом был только лязг, ставший громче. Казалось, будто кто-то играет на причудливом музыкальном инструменте, так мерно раздавался звук. Дзинь… Дзинь… Дзинь…
Через несколько томительных секунд лязг стал совсем близким и из темноты вышла массивная фигура. Мгновение солдаты пытались понять, что перед ними, а затем дружно подняли винтовки. Маленков громко выдохнул, Кузьма тихо выматерился.
Из шахты вышел высокий худой человек, одетый в черный, рваный в нескольких местах, балахон. Через дыры просвечивала бледная кожа. Лысая голова подчеркивала худое лицо, на котором яркими пятнами горели пронзительно голубые глаза. На плече он нес, как мешок, тело кого-то из солдат. Казалось, будто человек даже не чувствует вес – он шел спокойный ровным шагом. А лязг издавали огромные, толщиной в руку, тяжелые цепи, волочившиеся за ним по земле и звеневшие при каждом шаге. Концы их тяжелыми кольцами заканчивались на запястьях человека, но их он, казалось, тоже не замечал.
