Кровь. Она течет в жилах, связывая с предками, неся в себе не только жизнь, но и эхо их страхов, побед и падений. Для Алисы Кинг кровь ее рода – не просто генетический код. Это тяжелое наследие. Наследие мужчин, сломленных страхом перед собственной силой: деда, искавшего забвение в бутылке, и отца, чей страх вылился в ярость. И наследие женщин: бабушки, выбравшей простую жизнь в отрицании, и прабабушки Мауры, чью магию и мудрость стерли из семейной истории, как постыдную тайну. Когда Алиса переступает порог запертого кабинета деда, она ищет лишь ответы о прошлом. Но находит ключ – буквальный ключ, ведущий не только к заброшенному дому у Черного Ручья, но и к двери в самое сердце ее собственной, пугающей "инаковости". Сила, дремавшая в ее крови, пробуждается. И вместе с ней – Тени за Завесой, чуявшие ее с детства, теперь становятся зримее, голоднее. Алисе предстоит выбор: повторить путь сломленных предков или найти свой – сквозь страх, древние секреты и саму тьму, что жаждет ее поглотить.
Глава 1: Тень под Яблоней
Запах пыли в опустевшем доме деда был густым и горьким, как пепел. Алиса Кинг осторожно открыла дверь в его кабинет – комнату, запертую еще при жизни бабушки Маргарет. Бабушка… добрая, земная женщина, чьи руки знали только огород да вязание, а сердце разбилось от бесконечных скандалов и долгов мужа задолго до его смерти. Она не понимала магии, не верила в «эти ведьминские штучки», как называла странности прабабушки Мауры. И уж точно не пустила бы сюда внучку.
Алиса переступила порог. Воздух стоял неподвижный, тяжелый. Солнечный луч, пробившийся сквозь щель в занавеске, высвечивал плавающие пылинки и обнажал запустение: запыленный стол с пятнами от стаканов, потертое кресло, пустую бутылку из-под дешевого вина, закатившуюся под шкаф – немые свидетельства жизни деда, Дейда Кинга.
Дед… Его лицо в памяти Алисы было изборожденным морщинами усталости глаза – мутными, как у затравленного зверя. Она помнила редкие визиты: сначала – запах перегара и громкие ссоры с отцом; потом – резкий запах лекарств и трясущиеся руки, пытавшиеся собрать рассыпавшиеся карты; в конце – больничную палату и тихий стон, когда боль становилась невыносимой. «Он боялся ее, Алиска, – шептала когда-то бабушка Маргарет. – Боялся той силы, что была в его матери. Сломался. Искал забвения в бутылке, а потом в игре…» Дед Дейд умер, так и не приняв кровь Кингов, не сумев с ней жить. Как и ее отец, Виктор.
Только Виктор сломался иначе – его страх вылился в ярость, в кулаки и крики, от которых прятались с мамой по углам, пока он не ушел навсегда.
Кровь Кингов. Именно она сейчас гнала
Алису вперед. Это странное чувство – будто корни деревьев тянутся к ее ступням сквозь асфальт. Как лес шепчет на языке шелеста и треска веток. Как животные смотрят на нее слишком понимающими глазами. И как краем зрения она ловит движение в пустых углах, от которых ее бело-рыжий кот Арчи с глазами цвета грозового неба вдруг шипит, шерсть дыбом. Она не сломалась, как дед. Не озверела, как отец. Но она была другой, и это «другое» пугало, как незнакомая, темная комната.
Единственным светлым пятном в этом наследии была прабабушка Маура. Мать Дейда. Воспоминания о ней были островками чистого золота в свинцовой реке рода Кингов. Лето. Огромная старая яблоня в запущенном саду у дома Мауры на краю Черного Ручья. Толстый шерстяной плед в сине-красную клетку, расстеленный на траве, еще пахнущий мятой и дымком от прошлого костра. Сладковатый, пьянящий запах спелых яблок и нагретой солнцем земли. И она – Маура – худая, прямая, как стрела, с седыми волосами, собранными в тугой серебряный узел, и глазами… глазами невероятно живыми, глубокими, как вода в лесном омуте. Рядом неизменно лежал ее старый серый пудель Барон, терпеливо положивший морду на лапы и наблюдавший за миром с философским спокойствием. И начинались истории. Не сказки. Истории. О том, как полынь отгоняет не только моль, но и дурные мысли. О старых дубах, что помнят каждую слезу, пролитую под их кроной. О том, как дождь разговаривает с рекой разными голосами. О «гостях из тишины» – тенях, что живут в углах старого амбара и не любят, когда на них кричат. Голос Мауры был тихим, мерным, как журчание Черного Ручья за забором, а глаза смотрели куда-то вглубь Алисы, будто видели то самое «другое» и не боялись его. Они могли сидеть так часами, пока солнце не опускалось за холмы, окрашивая небо в багрянец и индиго. Маура никогда не говорила: «Это магия». Но она учила чувствовать. Слушать. Видеть. Быть частью этого огромного, дышащего мира. И в ее присутствии странности внутри Алисы казались не изъяном, а… ключом. К чему-то большему.
