Пролог
«Не зря говорят, что
обстоятельства, не зависящие от нас, лучше всего побуждают к
действию, что загнанному в угол остается лишь один путь – вперед.
Правильно говорят. Комфорт расслабляет. Как ни странно, но именно
стресс – причина и двигатель прогресса. Я прочувствовала это на
своей шкуре.
Взросление ломало меня и
вытягивало в струну, заворачивая колки так, что мой
гриф-позвоночник грозил треснуть и сложиться вдвое.
Не буду врать, теперь я считаю,
что моя прошлая жизнь была на зависть многим: я симпатичная, без
проблем с учебой, родители баловали – не до абсурда конечно, но у
меня был и свой комп, и смартфон, и велик, и деньги на карманные
расходы. Я это ценила. Была старательной, вежливой, не связывалась
с плохими компаниями, не курила и не пила, пусть одноклассники и
посмеивались надо мной, считая заучкой, а в чем-то даже занудой,
однако все равно дружили со мной. Я окончила школу с серебряной
медалью, поступила в ВУЗ, пописывала рассказики в местный журнал –
в общем, ступенька за ступенькой поднималась по лесенке жизни,
вполне соответствуя ожиданиям родных. А потом все полетело к
чертям. Не знаю, когда конкретно начался коллапс. Может, я
бессознательно ограждала себя от вестников несчастья, намеренно не
замечала, что жизнь входит в отчаянное и бесповоротное пике – не
буду спорить. Я читала про эффект ложной слепоты. Наверное, это
именно он.
Мое прозрение далось мне нелегко.
Реальность, словно толпа, рвущаяся в супермаркет на распродажу,
прижала меня к прозрачной витрине так, что ни отойти, ни
отвернуться, а сзади еще напирают, грозя размазать тонким
слоем…
Именно в этом состоянии я
смотрела сквозь широкие стеклянные двери дорогого бутика, а там, у
прилавка с драгоценностями, стоял мощный мужчина в дорогом костюме
и застегивал толстую золотую цепь на шее моей матери.
Сразу было понятно, что они не
просто друзья… Язык тела и мимика достаточно красноречивы, и мне не
нужно было слышать, что говорила мама своему любовнику.
Любовник… Это слово не совсем
подходило к ситуации, ведь однокоренное – любовь – значило для меня
очень много. Поэтому выражусь четко и по-уличному –
хахаль.
Я стояла у витрины не шевелясь,
ждала, когда мать обернется и с ее лица наконец исчезнет улыбка.
Мысли у меня при этом были далеки от христианских заповедей. Из
горла рвалось какое-то звериное рычание, и чем дольше я стояла, тем
изощреннее становились кары, призываемые на голову той, кто еще
полчаса назад была любимой мамочкой, а стала… Кем? Предательницей.
Изменницей. Гадиной, которой нет прощения.
Может, если бы мать с отцом
ссорились, если бы нашелся хоть один очевидный признак, что в нашем
семействе что-то не так, – был шанс, что я отнесусь к происходящему
иначе. Но уверенность в искренности чувств и верности папы была
непоколебима, и мне хотелось разбить стеклянную преграду и
вцепиться матери в лицо, и орать на нее, и…
И тут она заметила меня.
Порыв убежать был сильным,
поджилки тряслись, но ноги словно вмерзли в асфальт при летних
почти +30. Я дождалась момента, когда голливудская улыбка Ларисы
Исаевой резиново натянула щеки, из-за стекла раздалось мое имя, и
при этом в голосе матери сквозила досада и неприкрытое
раздражение.
Я раньше не верила, что за
считанные секунды могут обесцениться годы, но так и
произошло.
Ее шаг в мою сторону оттолкнул
меня от двери, словно вокруг матери образовался плотный прозрачный
шар, и я побежала.
Мимо мелькали вывески, прохожие,
обрывки раздраженных фраз, когда я задевала кого-то плечами,
автомобильные гудки, мой собственный смазанный силуэт в отражениях
витрин.
«Али-ис-са-а!» – окликнул меня
тягучий голос незнакомого мальчишки. Или мне показалось? Я
несколько долей секунды видела отзеркаленного стеклом синеглазого
вихрастого пацаненка лет десяти или одиннадцати, но не сбавила
скорость. Какая разница, чего он хотел, ведь я его не
знала.
