«Большинство людей полагают, будто реальность – это нечто однозначное, существующее само по себе. Они думают, что мир, который они видят, и есть реальность. Но это не совсем так. То, что мы видим, – всего лишь часть реальности. Мы сами выбираем себе мир, в котором живем».
– Харуки Мураками, «1Q84»
«Возможно, прошлого и нет. Есть только вечно длящееся настоящее, которое создает иллюзию прошлого».
– Стивен Кинг, «11/22/63»
Глава 1: Слон в Комнате Памяти
Часть 1.1: Геометрия Ожидания
Бар назывался «Пятничный Слон». Почему именно так – никто уже не помнил, да и, честно говоря, вряд ли кто-то всерьез задумывался. Названия в этом городе вообще имели свойство отслаиваться от вещей, как старая краска, оставляя после себя лишь смутное ощущение когда-то существовавшего смысла. Сам бар ютился в переулке, который даже на самых подробных картах обозначался пунктиром, словно город сам не был уверен в его существовании. Солнечный свет сюда если и заглядывал, то как-то неохотно, бочком, будто извиняясь за свою яркость, и быстро ретировался, оставляя власть вечным сумеркам, пахнущим пылью, пролитым пивом и чем-то еще – неуловимым, как воспоминание о сне.
Я сидел за стойкой, на своем обычном месте – третьем стуле слева, том, что слегка поскрипывал, если неосторожно качнуться. Передо мной стоял стакан с виски. Лед уже почти растаял, превратившись в мутноватую воду, разбавляющую янтарную крепость напитка. Я наблюдал за тем, как капли конденсата медленно ползут по стеклу, сливаясь в одну большую, неправильной формы слезу, готовую вот-вот сорваться вниз. Это было частью моего ритуала, такой же неотъемлемой, как само виски или молчаливое присутствие бармена, человека по имени Судзуки-сан, хотя я не был уверен, что это его настоящее имя. Он никогда много не говорил, лишь протирал стойку идеально белой тряпкой, двигаясь с размеренностью метронома, и его лицо, испещренное сеткой морщин, напоминало старую карту местности, где все маршруты давно стерлись.
Время в «Пятничном Слоне» текло иначе. Не то чтобы оно останавливалось – нет, скорее, оно сгущалось, становилось вязким, как патока. Секунды растягивались, минуты превращались в маленькие вечности. Здесь легко было потерять счет дням, неделям. Иногда мне казалось, что бар – это своего рода аквариум, существующий вне основного потока городской жизни, а мы, его редкие обитатели, – рыбы, забывшие, что за стеклом есть океан. Я приходил сюда почти каждый вечер последние… сколько? Год? Два? Точно не помнил. Память тоже становилась вязкой в этих стенах. Я приходил, садился на этот стул, заказывал виски со льдом и ждал. Сам не зная чего. Или, может, зная, но боясь себе в этом признаться. Ждал, что что-то изменится, что однажды дверь откроется и войдет… он. Октав. Но он не входил. Дверь открывалась редко, впуская случайных прохожих, заблудившихся в лабиринтах переулков, или таких же завсегдатаев тишины, как я сам. Они выпивали свой стаканчик, обменивались парой незначительных фраз с Судзуки-саном и снова растворялись в городской ночи, унося с собой свои невысказанные истории. А я оставался.
Скрипучий стул, тающий лед, молчаливый бармен и ожидание, ставшее плотным, почти осязаемым, как пыль на бутылках за стойкой. Эта пыль, кстати, была особенной. Она не выглядела неопрятно. Скорее, казалась частью интерьера, свидетельством того, что время здесь не просто течет, а оседает, накапливается слоями. Иногда, в редких лучах света, пробивавшихся сквозь мутное окно, пылинки кружились в медленном танце, похожем на забытый ритуал. Судзуки-сан никогда не смахивал пыль с дальних полок. Возможно, он считал, что у каждой вещи должно быть свое прошлое, даже у бутылки давно забытого ликера.
