Сегодняшнее утро началось как и всегда, с противного, назойливого трезвона будильника, врезающегося в сон, как раскаленный гвоздь. Я проснулся, с трудом разлепил слипшиеся за ночь веки, и в полумраке комнаты, подсвеченной синевой экрана, еле нашел телефон, шлепнув по тумбочке ладонью, пока не наткнулся на холодный, гладкий прямоугольник. Бездумно ткнул в экран, и тишина снова поглотила все, такая же густая и тягучая, как только что сон.
– Блин, опять на работу, – просипел я, и голос прозвучал хрипло и несознательно. – Какой хоть сегодня день, сколько там осталось до выходных?
Вставая и садясь на край кровати, почувствовал, как одеяло сползло с плеч, и холодный утренний воздух окутал разгоряченное телом место. Покрутил руками, почувствовав знакомое, тугое сопротивление в суставах, свел лопатки, и по спине пробежала приятная, ноющая волна.
– Так, болит спина и бицепс, – констатировал я вслух, уже более бодро. – Значит, сегодня тренировать плечи… и получается, что уже пятница.
От этой мысли в груди что-то ёкнуло – маленький, почти детский всплеск радости. Наконец-то выходные. Можно ничего не делать, сходить прогуляться, поиграть в комп. Окончательно встав с кровати, мои босые ноги ощутили прохладу ламината, и я направился в ванную.
В свете люминесцентной лампы, моргнувшей раз-другой, в зеркале проявилось мое отражение. Молодой парень, двадцати четырех лет, тело – высеченное из камня постоянным трудом в зале. Широкие плечи, рельефный пресс, проступающий сквозь кожу, бицепсы, отчетливо видные даже в расслабленном состоянии. Правильные, четкие черты лица – прямой нос, твердый подбородок, – обрамленные короткими, угольного цвета волосами и легкой, утренней щетиной, от которой щеки казались на ощупь бархатисто-колючими. А под темными бровями смотрели на меня свои же, чуть заспанные, но яркие, светло-зеленые глаза, как два куска морского стекла.
Я, щедро выдавив на щетку пасту с мятной прохладой, начал чистить зубы, а сам в это время играл мышцами перед зеркалом. Специально напрягал грудь, наблюдая, как под кожей перекатываются твердые, бугристые пласты мышц. Еще чуток попозировал, изобразив двойной бицепс сзади, любуясь своим великолепием. После того как умылся, плеская на лицо ледяную воду, что заставила кожу задрожать и проснуться окончательно, довольный, пошел одеваться.
Я всегда придерживался мнения, что если ты в хорошей форме, то можно не париться по поводу одежды. Поэтому и не парился. Нашел помятую темно-серую футболку, висевшую на спинке стула, словно в ожидании этого момента, и натянул ее на себя, уловив слабый запах стирального порошка и вчерашнего вечера. Джинсы, находившиеся под ней, мягко обтянули бедра. Сверху накинул легкую куртку-ветровку, снятую с крючка в прихожей.
Закрыл дверь и вышел в подъезд. Воздух здесь был спертый, густой и неприятный – в нем висели тяжелые запахи чужой, пережаренной еды и старой, въевшейся в стены сырости. Меня слегка затошнило. Есть по утрам я уже очень давно не могу. Последний раз пришлось это делать в армии, и то по строгой необходимости. Там если хоть один прием пищи пропустишь, до ужина можно уже не дожить, просто падаешь от истощения, ноги подкашиваются. Расход калорий бешеный. Но на гражданке можно не заставлять себя давиться по утрам.
– Вот чего-то сладкого я бы поел, – пробормотал я, спускаясь по лестнице, и желудок отозвался легким, пустым спазмом. – Может, тортик или пирожное какое-нибудь, с кремом… Но читмил будет только в воскресенье, после дня ног. Так что пока придется пострадать.
За этими сладкими грезами я совсем не заметил, как спустился вниз, автоматически открыл тяжелую дверь домофона, от которой руку на мгновение бросило в холод, и спустился с последней лестницы. Погруженный в мысли о шоколадном бисквите, я не разглядел растекшуюся по асфальту лужу, покрытую тонким, почти невидимым слоем льда – воду, натекшую из прохудившейся водосточной трубы.
