июнь 2004 года,
Санкт-Петербург
- Помнишь ту сирень, Юль?
Дима стоит за моей спиной, руки на
плечах, губы касаются уха.
Еще бы я не помнила! Этот запах вот
уже три года связан для меня с ним.
Я помню все.
Мерный перестук колес, огни фонарей
за опущенной на окне шторкой, букет лиловой сирени в банке на
столике. И руку, протянутую с другой полки. Его пальцы мягко и
нежно гладят мои, переплетаются с ними, щекочут ладонь, пробегают
по жилкам на запястье, скользят до локтя, замирая на сгибе…
Три года я мечтала о нем. Когда
думала, что больше его не увижу, и потом, когда он пробегал мимо в
институтских коридорах, не замечая. Не узнавая… Хотелось подойти и
сказать: «Это же я, Юля. Та самая девочка, который ты писал о
зреющих абрикосах, тумане над прудом и собаке Лельке, родившей
четырех щенков». Но тут к нему подходила девушка, модно и дорого
одетая блондинка, Дима обнимал ее за плечи, та смеялась…
- Конечно, помню. Как ты чуть не
отстал от поезда.
Я поворачиваюсь к нему, и его губы
находят мои – легко, едва касаясь. Как тогда, на прощание. Ранним
утром на полустанке, где поезд стоит всего три минуты.
Белая ночь – опаловая, прозрачная. В
аромат сирени вплетается терпкий запах скошенной травы. От фонтана
летит водяная пыль. Под ногами хрустит, скрипит влажный красный
песок дорожки. Колоннада Казанского собора – как таинственный
сказочный лес.
- Куда ты?
Поднимаюсь по ступеням, иду между
колоннами, прячусь за одну из них.
Ну найди меня наконец! Я так долго
тебя ждала.
Вздрагиваю от прикосновения – обойдя
колонну, Дима обнимает сзади.
Мы стоим вот так – вглядываясь в
переплетения теней, вслушиваясь друг в друга.
Это – правда – ты?
Двух часов не прошло с той минуты,
когда я обернулась и увидела его стоящим в дверях.
Только что закончилась сессия.
Квартирник у Сони Вавиловой, пятикурсницы. Я ее не знаю, но прошу
Верку Беляеву взять меня с собой. Очень уж хочется вблизи, вживую
посмотреть на Чижа, который, тем более, вот-вот надолго уезжает за
океан. Огромная старая квартира с окнами на Фонтанку, накурено так,
что едва видна лепнина на высоченных потолках. Полно народу, тесно,
сидят кто где: на стульях, на диване, на широких подоконниках и на
полу тоже. Я стою, прислонившись к стене, покачиваясь в такт
музыке.
Мой обожаемый «Перекресток»: «Когда
уходит любовь, остается блюз».
И вот на этих словах я оборачиваюсь
и вижу Диму. Он один, без своей белобрысой. Взгляд – глаза в глаза.
Как будто все вокруг замерло.
- Юля?
Молча киваю. Неужели наконец
узнал?!
- А ведь я еще осенью подумал, что
это ты.
На нас возмущенно шикают, и Дима за
руку вытаскивает меня в коридор. Там на нас чуть не падает висящий
на стене велосипед, и мы идем на кухню. Садимся на табуретки у
стола, и последние лучи ночного солнца падают на клеенку с голубыми
розами.
- Хотел подойти тогда, но кто-то
позвал. Лена или как-то так. Ты оглянулась. Я подумал, что ошибся.
Ты изменилась.
Ну еще бы! Когда мы встретились, мне
было пятнадцать, и я напоминала пугливую серую мышь с косой. А
звали не меня. Я просто посмотрела, кто там кричит. Когда
повернулась обратно, ты уже ушел.
Дима смотрит так, словно все еще не
может поверить, что это я. А я не могу поверить, что мы вот так
сидим вдвоем.
- Почему ты мне тогда не ответила,
Юль?
Он дотрагивается до моей руки – и
словно бьет током.
- Я ответила. Сразу, как только
получила твое письмо. Может, не дошло?
- Может быть. Я каждый день по два
раза бегал к ящику. Даже на почту ходил – вдруг там потерялось.
Будешь смеяться. У меня украли телефон. Ты помнишь, я записал твой
номер городской? И адрес твоей бабушки, тоже в телефон. Не
представлял, где тебя искать. Знал только, что пойдешь в десятый и
живешь где-то на Гражданке. Сначала думал, вернусь домой и в
сентябре обойду в твоем районе все школы. Буду спрашивать, не
учится ли там Юля Никольская. Если бы ты написала, так бы и
сделал.
