Господа! Угостите поэта,
Вновь стакан его горек и пуст,
Он сегодня оплакивал лето
И рябины пылающий куст.
Уж не лучшие ждут перемены
В завывании близкой пурги,
Не царапают больше измены
И не бесят друзья и враги.
Не поются, как прежде, куплеты
И бороться с судьбою нет сил.
Господа! Угостите поэта
И простите, как он вас простил.
Хромали рифмы, ссорился катрен,
Не помогал ни чай, ни крепкий кофе,
И я подумал: «Если Музе пофиг,
То мне всё это вовсе до колен!»
Пошёл к соседу, он чинил забор:
– Бросай работу, мастер деревянный,
Ты продолбил мне темя, окаянный,
Присядем в тень, затеем разговор.
О том, о сём поговорим ладком,
Есть для души хорошее винишко,
Политиков обсудим, но не слишком,
Чтоб не ошпарить ноги кипятком.
Сегодня солнце, словно на заказ,
В пыли дорожной роются наседки,
И у колонки собрались соседки,
Пятиминутку выправив на час.
У магазина скопище машин,
В багажник грузят хрень заместо пива,
Калина расцвела неторопливо,
Бог завтра даст, и зацветёт жасмин.
Ещё одна сменяется весна,
Но это, друг, не повод для печали,
Пока глоток сухого «цинандали»
Мы оценить способные сполна!
Тете Зине в магазине
водки свежей привезли.
Я сегодня буду синим!
Притяжение земли
Для себя открою снова,
Не добраться мне домой
И ударит, как подкова,
В грудь тяжелый шар земной.
Не убьет, а только свалит,
Ссадин пара пустяков,
Пусть непьющий трезвость славит
И живет без синяков.
Пусть стремится он к победе,
Честь ему и в руки флаг!
Он как скорый поезд едет,
Тарахтит, как порожняк.
Утром встану я с похмелья,
Соберу в ладонях медь.
На меня одно веселье,
Любо-дорого смотреть.
Сзади шепот: «безобразник!
Постыдился б седины!»
Я устроил только праздник,
Не в масштабе всей страны,
А на улице короткой
У поселка на краю,
Зная свой характер кроткий
И покладистость свою.
Поборов в коленях слабость,
Обопрусь на магазин
И скажу: «Какая гадость
Ваша водка, тетя Зин!»
«Бог не встретит, так догонит!»,
– Говорила мама мне.
То в кабине, то в вагоне
Я мотался по стране.
Уносили самолёты
Тело бренное моё
В заполярные широты
Бородой пугать зверьё.
С милой женщиной ночёвки
Слов не знающей «Нельзя»,
И терялись, как подковки,
Однодневные друзья.
Что искал, уже не помню,
Затерялось в суете,
А в душе так много комнат,
Все пустые и не те.
Я насытился снегами,
С тёплым морем завязал.
Взял билет, поехал к маме.
И впервые… опоздал.
Нет у кладбища порога,
Как черту переступать?
Я в пути не встретил Бога,
Мне его до смерти ждать.
На сиреневой полянке,
На ромашковом лугу
Мы играли в догонялки,
Целовались на бегу.
В сарафанчиках берёзки
Не стеснялись белых тел,
И какой-то пьяный в доску
Соловей в июле пел.
Сколько лет с тех пор минуло,
Сколько долгих зим прошло,
Но ветрами не задуло
Нашей юности тепло.
Поросли быльём поляны,
Протрезвели соловьи.
Где вы, Марьи да Иваны?
Только чибис спросит: «Чьи?»
Больничный узкий коридор,
Окно с заляпаным стеклом,
И медсестра болтает вздор
По телефону за столом.
Иду с графином за водой
Беспечный сын семьи больной.
И вдруг удар! И больно мне,
И я сползаю по стене,
Врасплох застигнутый волной,
Тону во тьме и тишине.
И снова свет.
Он отовсюду,
И не тону я, а летаю.
Не удивляюсь вовсе чуду,
Но вижу все и понимаю.
И боли нет и страха нет,
Один лишь мягкий белый свет.
Внизу склонились надо мной,
Срывают пуговиц горох
И ловят мой последний вздох,
Но вздоха нет.
Тогда дугой
В меня как в наковальню били,
Но ток высокий был бессилен.
Все отошли.
«За упокой.»
Все отошли,
Но не один!
Достал иглу-адреналин.
В глазах решительность и злость
Уйти желаете?
Постой!
Есть аргумент еще простой.
И в грудь иглу мне вбил, как гвоздь.
Боль взорвалась и свет померк…
