И помните.
Все это только сказки…
Снега навалило по колено. За свои сорок восемь лет Фурх не знал другого времени года, кроме вечной зимы. С тем только исключением, что в летние месяцы в этих краях сквозь редкий снег иногда проглядывала мерзлая трава, а в самые жаркие дни даже цвела северная линнея и плодоносила толокнянка.
В этом году конец мая ощущался холоднее обычного. В воздухе совсем не чувствовалось приближающегося лета. Холод стоял адский, особенно ночью.
В Северных землях мороз всегда суров: у случайно заблудших душ кости вмиг коченели насмерть, не успевали те добраться и до Волчьего Пика. Хотя случайно забрести в долину почти невозможно – ледяное плато, растянувшееся на десятки километров не располагало к прогулке. Некоторые искатели приключений, уверовавшие в детские сказки и застольные легенды о несметных богатствах, погребенных под толщей льда, иногда умудрялись преодолеть Волчий пик и добраться до Последней Долины; однако на ней все известные карты заканчивались. Впереди ждали густые беспросветные Северные леса, в которых беднягам удавалось найти лишь собственную смерть.
Здесь, надежно укрытые от посторонних глаз, и стертые из истории веками забвения, скрывались последние племена северных шаманов. Фурх был одним из них. Он прожил в Северных землях всю жизнь и ни разу их не покидал.
Жилища шаламинов – так они себя называли, напоминали большие юрты, отделанные белой кожей, и сверху приваленные снегом так, что среди сугробов их очертания становились едва различимы, а с воздуха и вовсе незаметными. Такой камуфляж был скорее привычкой, впитавшейся в кровь с веками старательного сокрытия, чем необходимостью, так как на ярд вокруг поселений, лес обвивала настоящая паутина из мощнейших защитных переплетений рун.
Здешняя земля вдоль и поперек была исписана всевозможными оберегами, невидимыми глазу. Воздух местами даже искрился от напряженного магического следа.
Сверху поселение шаламинов укрывал купол, который не пропускал тех, кто не был отмечен северной кровью.
Первые лучи рассветного солнца коснулись верхушек елей, постепенно разгоняя ночную тьму, когда сквозь защитный купол, как сквозь водную гладь, прошел Фурх с пятеркой упитанных кроликов наперевес.
Лицо его настолько густо заросло бородой и усами, что на нем различались лишь два больших желтых глаза, хмуро глядевших из под нависших бровей.
Мужчина бросил добычу в амбар и направился к юрте на окраине поселения. Тишину раннего утра нарушал еле различимый хруст его собственных шагов по свежему снегу, хотя многие говорили, что для человека столь внушительного роста и комплекции, Фурх передвигался удивительно тихо.
Отогнув полог, он сразу услышал треск поленьев в камине и ощутил тепло. В нос ударил сильный запах аницы – недобрый знак. Эту траву Хаи Шалейих жгла в ночи беспокойных духов, и сегодняшняя, похоже, была одной из таких.
– Так и думал, что ты не спишь, – Фурх заметил Хаи Шалейих у кострища, окруженную ступами с толченой травой и мисками, полными дымящейся жидкости. Она сидела неподвижно на коленях, вглядываясь в огонь. Лишь пальцы вычерчивали круги на расстеленном в ногах полотне. – Во время охоты небо показалось мне чернее обычного, – нахмурился Фурх. – А затем звезды словно засветили ярче. Духи говорили с тобой этой ночью, не так ли?
Хаи Шалейих отвела взгляд от огня и задула пучок аницы, дымящийся в ладони. Остатки она утопила в миске и отряхнула руки.
– Звезды горят ярче, когда завеса между нашим миром и миром духов истончается, – сказала Хаи, даже не взглянув на Фурха. Ее низкий хриплый голос проскрипел.
Хаи стала медленно подниматься с колен и Фурх подавил моментальное желание подставить ей руку для опоры – старейшина племени не терпела проявлений лишней жалости или заботы по отношению к себе. Хотя никто из шаламинов не сказал бы наверняка, сколько этой женщине на самом деле было лет – никто не жил так долго, как Хаи Шалейих.
