Город разбегался от подножия холма
узкими извилистыми улочками. Тихими и уютными, заставленными
старинными домиками, похожими на детские кубики. Я смотрел на
горизонт, где за лабиринтом зеленых аллей и кирпичных кварталов
громоздились унылые серые глыбы - безликие и холодные.
Безотлагательные и необходимые дела звали меня туда.
Где-то позади меня обыденной суетой
копошился транспорт. Можно было бы развернуться и пойти занять
место в какой-нибудь душной металлической коробке, кое-как
устроившись между пахнущей валидолом бабкой и потным любителем
пива, но на самом деле мне этого смертельно не хотелось. Поэтому я
решил сойти с холма пешком. Путь неблизкий и не без дурной славы,
но относительно быстрый. Во всяком случае, не нужно объезжать
полгорода.
Примерно до середины склона деревьев
было мало, и спуститься труда не составляло. Потом зачастили кусты,
то и дело попадались поваленные стволы. И вот, наконец, я добрался
до самой проблемной части пути. Холм горбился высоким валом,
почему-то очень плотно заросшим деревьями. И переход через него
занял бы по времени столько же, сколько и весь спуск, если бы не
широкая бетонная труба, проходившая в основании насыпи. Взрослый
человек среднего роста мог идти по этой трубе, чуть согнувшись -
диаметр вполне позволял. В длину она была, можно сказать, короткой
— метров двадцать — но стоя на одном ее конце, другого видно не
было. Это от того, что посредине труба резко изгибалась под
приличным углом. Сложно сказать, чем руководствовались строители,
но получилось необычно.
Любая другая подобная конструкция
давно бы уже наполовину заполнилась мусором или стала пристанищем
деклассированных элементов, но почему-то только не эта. И вовсе не
от того, что от нее до ближайшей цивилизации было километра два
ходу. И даже не от того, что найти эту трубу было делом не таким уж
и простым. А от того, что просто находясь рядом с ней, любой
человек начинал чувствовать какой-то безотчетный страх. Такое
тяжелое и неприятное ощущение, а еще почему-то холод. Даже в самый
жаркий день.
Мусора в трубе не было почти, ну
разве только несколько сухих листьев и обломанных веточек заносило
порой ветром. Удивительная строгая чистота и странная
отчужденность.
И вот мне предстояло пройти через это
небольшое препятствие. Преодолевая дрожащее чувство необъяснимой
жути и какого-то непонятного трепета, я шагнул в трубу.
Мне хотелось миновать ее побыстрее, и
я был исполнен решимости сделать это, но вдруг мой взгляд коснулся
какой-то странной вещи, лежавшей на чистом светло-сером бетоне.
Это был клочок бумаги. Фотобумаги. Но
не обычной, белой с надписями на одной стороне и наполовину
выцветшими непонятными рожами на другой. Нет. Совсем нет. Черной.
Как будто увеличенный негатив, необъяснимым образом попавший на
бумагу.
Изображение было, но оно мне в
темноте бетонной трубы показалось каким-то кричащим, будто бы
флюоресцентным. Что-то в этой бумажке казалось очень и очень
знакомым, и, повинуясь внутреннему голосу, я взял ее себе.
И сразу же почувствовал на себе
чей-то взгляд. Как будто кто-то в этой странной трубе стоял за моей
спиной и смотрел прямо в затылок. Разумеется, никого сзади не было,
я проверил, но ощущение было на редкость мерзким. Мысленно сравнив
себя с персонажем дешевого фильма-ужастика, я неожиданно для себя
улыбнулся и сделал шаг вперед.
В ответ на это в трубе поднялся
ветер. Холодный и влажный, он нес в себе неприятную вонь, будто бы
с тухлого болота. Вот это было уже совсем неожиданно и даже
заставило меня растеряться.
Ветер стал неестественно сильным, а
главное — каким-то очень целенаправленным. Казалось, он, словно
невидимая рука, пытается проникнуть во внутренний карман жилета и
достать оттуда найденную только что фотографию.
