Не знаю, как давно развилась во мне
склонность к писанине. Мне кажется, что это было всегда. Еще в
пятилетнем возрасте я сочиняла глупые четверостишия, которые моя
мать прилежно записывала в толстый альбом под названием: "Тора
учится ходить". Я училась не только ходить, но и лазать через
забор, бегать по улице и падать в пыль и грязь, а также мерить
глубину всех луж в окрестностях. Я была очень беспокойным ребенком,
не могла усидеть на месте ни минуты, мне нужно было всюду
заглянуть, всюду залезть, в общем, всюду сунуть свой длинный нос. В
доме с утра до вечера стоял невообразимый шум - это когда на улице
шел дождь, и мама не разрешала мне гулять, или я болела. Мои
многочисленные болезни не были слишком серьезными. Это была
простуда, когда я, не переставая кашляла и чихала, наотрез
отказываясь залезть в постель (правда, я все равно там оказывалась
рано или поздно) и лежать неподвижно, или у меня болел живот, когда
я объедалась зелеными яблоками и грушами в чужих садах, либо
очередная травма, ведь я падала везде, где только могла упасть.
Бедная мама со мной намучилась. Попробуйте уследить за ребенком,
который вечно где-то скачет, вертится под ногами, словно вьюн, от
которого нужно непременно ожидать какой-нибудь пакости. От меня
нельзя было ничего спрятать, ни один из закоулков дома не был для
меня тайной. Я везде побывала: и на чердаке, и в чулане, и в
подвале. На чердаке я безуспешно разыскивала привидение, после
того, как мне прочитали какую-то книжку. Там говорилось, что
привидение должно быть в каждом, уважающем себя доме. Что такое
"уважающий себя дом" я не знала, в пять лет мне трудно было
представить себе, как это дом может сам себя уважать, если он
вообще ничего не чувствует. Но я считала, что наш дом достаточно
уважает себя, чтобы иметь привидение. Привидения я так и не нашла,
хотя перетрясла весь чердак и наткнулась на множество старинных,
ненужных вещей, вышедших из употребления.
В подвале я
искала потайные ходы, которые должны быть прежде всего в старых
замках. Нашему маленькому домику было от силы лет восемьдесят. А
мой дедушка не догадался вырыть хоть один подземный ход, чтобы
угодить неугомонной внучке.
Итак, мне
всегда было, чем заняться. Если дел не было, я придумывала их. К
ночи я валилась с ног от усталости и спала, как убитая. Лишь один
раз я полночи проревела из-за того, что мама не пустила меня
посмотреть, как из колодца вытаскивают пьяного в дым мистера
Роджерса. Осталось загадкой, каким образом он мог туда свалиться,
но мне было безумно интересно посмотреть на то, как его
извлекают. Мама назвала мой интерес, мягко говоря,
неуместным.
Шишки и
синяки на моем теле не переводились никогда. Без них я себя просто
не представляю. До сих пор я частенько обнаруживаю на себе синяк и
долго ломаю голову, откуда он взялся. Странный вопрос, если учесть,
что я постоянно падаю и обо что-нибудь стукаюсь.
Итак, на
лицо две отличительные черты моего характера: неугомонность и
безудержная фантазия. Кем можно работать с такими качествами? Тем,
кем работаю я: журналистом. И не где-нибудь в заштатной газетенке
на краю света, а в "Дэйли ньюс". Я люблю свою работу. Но это не
значит, что я очень старательная, аккуратная и пунктуальная. Что
касается пунктуальности… Видимо, в детстве меня забыли научить этой
премудрости. Сказать, что я часто опаздываю куда бы то ни было,
значит, ничего не сказать. Я опаздываю всегда. А если ни с того, ни
с сего приду вовремя, на меня сбегается посмотреть весь штат нашей
газеты.
Аккуратность. Ох, аккуратность! Это сказано не про меня. Я не смогу
быть лицом нации, я по ошибке родилась англичанкой. Свои вещи я
кидаю куда попало, причесываюсь наспех, а в сумке у меня всегда
полный бардак. Ключи от квартиры, например, я ищу полчаса, стоя
перед дверью и чертыхаясь тем сильнее и чаще, чем дольше стою. Один
из моих соседей посоветовал мне повесить ключи на цепочку и носить
на шее. Возможно, это выход, но когда я представила, как это будет
выглядеть, то отказалась от этой мысли со вздохом сожаления. Много
чего мне пришлось бы носить на шее в таком случае.
