Слуга подал ей руку и Клэр поднялась
по ступенькам, сев в карету. На ней был теплый, длинный плащ до
пят, сапожки из хорошо выделанной кожи и перчатки с мехом. Осень на
дворе стояла холодная и промозглая. Вслед за ней забралась и
служанка, держа в одной руке дорожный саквояж, в котором находились
те вещи, которые могли бы пригодиться в дороге, а в другой - теплый
плед, которым она тут же укутала ноги Клэр, хотя та решительно
воспротивилась.
- Мне совсем не холодно, Франсин, -
сказала она.
- Сейчас не холодно, госпожа, -
возразила служанка, - нам долго ехать. За это время вы успеете
замерзнуть.
- Это вряд ли, - отмахнулась девушка,
но все-таки убирать плед не стала.
Она была
прекрасно знакома с характером Франсин и знала, что та будет
изводить ее всю дорогу своими причитаниями и мрачными
предсказаниями насморка, простуды, ангины, скарлатины, воспаления
легких и тому подобной ерунды, которой с ней не было и быть не
могло. Но попробуй сказать об этом Франсин!
Дверь кареты
закрылась, и кучер подхлестнул лошадей.
- Поехали, - прокомментировала Клэр,
- наконец-то.
Всю предшествующую
неделю она жила предвкушением этой поездки. После долгих уговоров
отец, наконец, позволил ей навестить Соланж д'Эренмур, ближайшую
подругу Клэр, с которой они дружили с детства. Впрочем, как говорил
отец, пора детства еще не миновала их обеих. Соланж долго зазывала
подругу в гости, с восторгом описывая всевозможные увеселения,
которые приготовили для них ее родители. Поскольку Соланж
исполнялось восемнадцать лет, это было решено отметить с размахом,
который только возможен в их захолустной провинции. Там была и
охота, и фейерверки, и даже бал. Отец Клэр, будучи закоренелым
консерватором, долго упрямился, не желая отпускать ее одну,
несмотря на то, что поместье д'Эренмуров находилось всего в
нескольких лье от его собственного. Но Клэр не уступала, ему в
упорстве и целеустремленности, так что в скором времени он сдался.
Однако, уступив в этом, он настаивал на куче всевозможных мелочей,
как-то: Франсин, необходимые вещи (на его взгляд) и пистолет,
который он торжественно вручил кучеру и велел палить при признаках
малейшей опасности. Клэр над этим долго потешалась, поскольку
отлично знала, что пистолет в руке старого доброго Шарля выглядит
инородным телом и что гораздо естественней он смотрелся бы в ее
руке. Или даже в руке Франсин. На что отец заявил, что, либо она
поедет, принимая во внимание все его условия, либо не поедет
вообще, и Клэр пришлось согласиться.
Впрочем, все
эти досадные помехи совершенно не омрачали настроения девушки. Она
любила своего отца и всегда думала, что ей очень повезло с ним,
поскольку он не имел ничего общего с теми домашними тиранами, о
которых говорилось шепотом в кругу ее подруг. К примеру, Аннет тихо
жаловалась, что родители выдают ее замуж, даже не спросив согласия
дочурки. А когда она только попыталась не то, что возразить, просто
выказать печаль и грусть, ее долго за это упрекали. Но отец Клэр
был совершенно иным. Он частенько ворчал на дочь, но считался с ее
мнением. А также всегда безропотно выслушивал ее болтовню и
рассказы обо всем, что ей удалось увидеть или услышать. Так что,
Клэр считала его сначала близким другом, а уж потом строгим
родителем. Впрочем, слово "родитель" по отношению к ее отцу было
неприемлемо. Она даже про себя называла его "папочка". К слову
сказать, Соланж страшно ей завидовала, из чего следовало, что ей
самой с родителями повезло куда меньше.
Клэр
откинулась на спинку сиденья, найдя, что плед, захваченный
предусмотрительной служанкой, замечательно согревает ее ноги и
препятствует проникновению холодного воздуха, который, несмотря на
все предосторожности, все равно гулял по полу кареты. Предстоящие
увеселения у Соланж радовали ее, поскольку им не часто приходилось
развлекаться. Но больше всего девушку волновало предвкушение
расспросов. Она была на полгода старше Соланж, и ее
восемнадцатилетие отмечалось с гораздо большим
размахом, чем у подруги. Отец Клэр имел титул барона и был другом
герцога, а по сему имел право привести свою дочь на бал, который
устраивался по случаю приезда молодого господина в родные пенаты.
Это и в самом деле было веским поводом, поскольку герцог нечасто их
посещал. Чаще всего он находился в столице, при дворе их
королевского величества, за что винить его, конечно, было нельзя. В
столице куда как веселее, чем дома.
