Авторы не пропагандируют, не стараются сделать БДСМ популярным, не предлагают пробовать на себе.
Кофе разливался по белоснежной поверхности плиты коричневыми лужицами, прилипал к конфорке и наполнял кухню неприятным запахом горелой гущи. Я смотрел в окно и словно не замечал того, что происходит за моей спиной – поставил джезву и забыл, случайно взглянув в окно и увидев там, на дорожке, ведущей к выходу из двора, парочку. Высокий парень с темными волосами, в распахнутой короткой куртке и голубых джинсах, пытался удержать за руку тонкую, хрупкую на вид девушку в длинном черном пальто и берцах. С плеча девушки то и дело соскальзывал ремень тяжелой сумки, она поправляла его свободной рукой, а вторую тщетно пыталась выдернуть из пальцев парня. Он что-то говорил ей, и лицо его, насколько я мог рассмотреть с высоты своего этажа, было расстроенным.
Наконец девушке удалось высвободить руку, и она побежала к остановке, придерживая сумку и ни разу не оглянувшись. Парень сел на лавку и вцепился руками в волосы, мне даже показалось в какой-то момент, что он заплакал. И я вдруг понял, что именно так привлекло меня в этой в общем-то будничной сцене, что заставило забыть о варившемся кофе и вообще обо всем. Эта парочка была похожа на молодых нас.
На меня и Мари. На меня – и мою умершую два года назад единственную настоящую любовь.
Выходной, выпавший на среду, начался с уборки кухни – пока я наблюдал за развивавшейся во дворе драмой, кофе успел убежать полностью, пристать к поверхности плиты намертво, и теперь я вынужден был ликвидировать последствия собственного любопытства, вызванного приступом ностальгии.
Она не отпускала меня, Мари. Не отпускала, что бы я ни делал, как бы ни старался переключиться на что-то другое. Возможно, мне стоило все-таки дочитать единственную оставшуюся у меня тетрадь, и тогда все как-то улеглось бы. Но – я не мог заставить себя сделать это, как будто понимал, что вот тогда точно все закончится. Как будто Мари умрет снова, и уже ничего будет не исправить. А пока я не открывал тетрадь, еще была надежда.
Это, конечно, выглядит странным – мне уже не пятнадцать лет, я не влюбленный подросток, я давно взрослый, состоявшийся в некоторых сферах человек. Но… это сложно объяснить тому, кто не терял, тому, кто не смыкал объятий и не чувствовал только пустоту. Мне не помогала психотерапия – возможно, я выбрал не того специалиста, а ходить с этим к Олегу больше не мог, потому что осознал, наконец, что вот ему гораздо больнее и хуже, чем мне. Он потерял смысл жизни, и это не красивая книжная фраза – Мари была для него всем, он все подчинил тому, чтобы она прожила хоть немного дольше, чем ей было отведено врачами. И вот теперь, когда рак забрал ее, Олег словно замер, остановился и потерял желание двигаться куда бы то ни было. Жил по инерции, потому что умереть вместе с ней не смог – я так это видел.
С новым психологом как-то сразу не заладилось, и причина была, конечно же, в Теме. Ну, не мог я постороннему человеку вываливать все о своих пристрастиях в постели. А ведь именно Тема и была, по сути, причиной всего, что происходило в моей жизни. И говорить о Мари и моих чувствах к ней не имело смысла без объяснений, что, как и почему, а вот этого, как раз, я и не мог сделать, сидя в кресле перед незнакомым, чужим и ничего не понимающим психологом.
Я бросил эти походы через месяц, устав изворачиваться и обходить опасную тему собственных девиаций. Может, конечно, и зря, но поступить так мне показалось правильным. Был соблазн пожаловаться Олегу, но я хорошо помнил его слова: «Ты так и будешь ждать от меня одобрения каждого своего слова или действия? Я тебе отец, что ли? Живи уже сам, Денис, тебе слишком много лет, чтобы зависеть от чужого мнения, тем более, от моего».
