***
Ночь. На улице, кажется, тихо, а дома… Я стою на деревянномподоконнике в этих дурацких колготках, вечно сползают носки и майке с пятнышком от кефира на груди. В стекле моё отражение – светлые, тонкие волосы, чуть ниже плеч, большие голубые глаза, тоненький ротик. Мне кажется, что я очень красивая, как мама. У мамы длинные вьющиеся волосы цвета чая, а на солнышке почти рыжие, они пахнут травой и мылом. У папы волосы цвета сена, обычно, довольно длинные для мужчины – закрывают уши, но иногда он их коротко состригает, а ещё, у него колючие щёки, и он всегда пахнет сигаретами. Мама любит носить платья и халат, а папа чаще всего носит рубашку с трико.
Наблюдаю, как в доме напротив потихоньку гаснут окна. Представляю, как мамы укладывают своих деток в постельку, укрывают, целуют им щёчки, желают спокойной ночи… Должно быть, им там так хорошо и тепло.
А мне страшно. В нос пробирается запах водки с едким дымом папирос. Из кухни доносятся крики мамы и папы, они опять ссорятся. Вскоре этот шум усиливается, и я слышу глухой грохот и рыдания мамы. Понимаю – это папа опять бьёт маму. Шум в ушах глушит стук. Сердце из моей груди хочет выскочить. Я мчусь со всех ног на помощь маме, с диким воплем отчаянно колочу ручками по отцу куда придётся. Маме удаётся оттолкнуть отца и пока он поднимается, мама хватает меня в охапку, по пути захватывает пальто и бегом бежит прочь изквартиры, минует лестницу, подъезд. Свобода. Зима. Я ощущаю, как маме тяжело бежать по снегу со мной и с пальто на руках. Вдогонку слышится грубый, голос пьяного отца:
– Сука-а-а-а! Я тебя щя выловлю, ты поняла мя.
Из-под босых ног мамы вылетает снег. Она тяжело дышит, пар от нашего дыхания оседает инеем на наши лица. Мама споткнулась, и мы упали.
– Я не могу больше, – сказала мама.
Я встала, подала маме руку, чтобы ей было легче подняться. Она встала, и чуть переведя дыханье опять взяла меня на руки, накинула на себя пальто и натянула его так, что хватило на нас обоих. Стало понемножку теплей, а то я уже промёрзла так, что стало больно. Снег на колготках растаял, и они стали мокрые.
Наконец, мы вошли в подъезд дома. Мы один раз были здесь с мамой, заходили в гости к тёти Тани. Точно! Вот и дверь я узнаю, страх отлёг, ведь тётя Таня, такая добрая и угощала меня вкусными оладушками. Мама поставила меня на пол и нажала на звонок. Я посмотрела на её ноги. Они выглядели как-то странно, а сама мама тихо-тихо выла, не разжимая рта, на лице повисла гримаса боли. Мы подождали немного, но за дверью тишина. Из глаз мамы вырвались ручейки слёз, и она громко зарыдала, я тоже. Она ещё раз нажала на звонок не отпуская, как бы навалившись на него рукой и головой, подогнула одну ногу в колене, пальцы на её ножках казались деревянными.
Дверь открылась и появилась сонная, пухлая, с чёрными взлохмаченными волосамитётя Таня. Она смотрит на нас вытаращив глаза, так смотрят, когда резко чего-то напугаются.
– Зоя, что? Что такое? О, господи! Опять Гришка гонит?!!! – она подхватила под руки и затащила в квартиру маму, которая упала, на лице гримаса боли, оскал крепко стиснутых зубов, которые пытаются перекрыть путь звуку грудного, сдавленного воя.
В темноте коридора раздался скрип двери и возник серый силуэт любопытного соседа.
– И что глазеем?! – спросила тётя.
– Что расшумелись? Милицию вызвать?! – возмутилась тень.
– Дела семейные, не надо никого звать.
Оглянувшись, она увидела меня на пороге, оставила маму на полу.
– Ох! Ты ж моя маленькая!
Взяла меня на руки, посадила на стульчик в прихожей и закрылась на глазах увысовывающих свои носы отовсюду соседей. Кудахча над нами, как курочка, накинула на меня свою шубу, потрогала мамины ноги и сразу же побежала к телефону, вызывать скорую. Пока мы ждали врачей, она сняла с меня мокрые колготки и усадила на мягкую кровать, укрыв меня тёплым мягким одеялом и принесла горячий чай и тазик с кипятком. Кружку тяжело держать из-за того, что я очень сильно дрожу.
