– Этот вопрос не обсуждается,
Саша.
Холодный и безэмоциональный ответ.
Такой же безэмоциональный и холодный, как блеск запонок в манжетах
его белоснежной рубашки. Я сама их ему подарила и теперь
удивлялась, как иронично и смешно это выглядит: мои подарки на
мужчине, что пришел расставить все точки над
“и”.
Руслан возвышался надо мной, весь
такой собранный, а в его взгляде отчетливо чувствовалось
нетерпение. Мне казалось, что еще немного и он начнет поглядывать
на часы, будто именно сейчас у него не найдется лишней минуты,
чтобы бросить меня.
Идеальный костюм, идеальная
прическа, идеально подобранный парфюм. Уже не в первый раз пришла
мысль, что весь он слишком идеален для меня, но все это время в
сердце теплилась робкая надежда: все будет хорошо. Это
надолго.
Надежда, которую с методичной и
отточеной педантичностью Руслан сейчас втаптывал в пол. Такой же
натертый и идеальный, как и он сам. К его приходу старалась.
Дура.
Хотела, чтобы было уютно, чтобы все
в этом доме говорило: здесь его ждут, здесь он всегда желанный
гость.
Пирожков этих дурацких напекла.
Зачем?
Взгляд сам по себе застыл на большой
круглой тарелке, украшенной крупными голубыми цветами, где в горку
были сложены злосчастные пирожки с яблоками. Ароматные мягкие.
Как же тошно теперь на них
смотреть.
– То есть спать со мной тебя
устраивает, – процедила я сквозь зубы, – а все остальное – нет?
Руслан тяжело вздохнул, но я
старалась не поднимать голову. Знала, что если еще хоть раз взгляну
в его глаза – разревусь. Обязательно разревусь.
Не хватало еще унижаться!
– Я предупреждал, – его равнодушный
тон сказал мне больше, чем хотелось бы знать. – Говорил, чтобы ты
не выдумывала себе лишнего и просил не привязываться.
Его тяжелый вздох прозвучал, как
выстрел. Мне казалось, что сейчас он скажет что-то такое, отчего
захочется немедленно удавиться, и не ошиблась.
– И не переоценивай себя, Саша. Как
любовница ты не стоишь даже части потраченных мной
усилий.
Вот значит как? Не стою усилий…
Что во мне не так? Я недостаточно
хороша? Недостаточно молода? Глупости какие, мне всего двадцать
пять, не конец жизни, черт возьми…
Да и на внешность я никогда не
жаловалась. И никто не жаловался.
Слова Руслана встали поперек горла
комком невыносимой обиды.
Я горько усмехнулась и как сквозь
вату услышала свист закипающего чайника. Точно, я же хотела
заварить чай.
Его любимый, зеленый с жасмином. Мне
он никогда не нравился, но я всегда держала банку на всякий случай,
ведь Руслан не пил ничего другого.
– Ты должна меня понять, – он будто
меня уговаривал. Стряхнул с плеча невидимую пылинку и посмотрел,
как на больную, что только что выслушала смертельный диагноз. –
Невозможно научить рыбу летать.
От гнева я чуть не сломала тонкую
фарфоровую чашку, которую крепко сжимала дрожащими
пальцами.
– Пошел вон, – прошипела
я.
– Я и не собирался задерживаться, –
фыркнул Руслан.
Я не заметила, что по щекам вниз
потекли крупные горячие капли. Скопившись на подбородке, они тяжело
падали вниз, образуя на гладкой поверхности стола небольшую лужицу,
а я пялилась на нее и никак не могла понять, почему реву.
Радоваться надо!
– Умойся, – бросил Руслан,
повернувшись ко мне спиной. Его гулкие шаги отдавались в голове,
врезались в виски колючей болью. – И не забудь закрыть за мной
дверь.
Сцепив руки в замок, я несколько раз
глубоко вдохнула и медленно выдохнула. В мыслях – полнейшая
неразбериха и столько вопросов, что я не могла справиться с их
наплывом. В груди защемило так сильно, что на несколько секунд
пришлось закрыть глаза.
Абстрагироваться от мира, от
воспоминаний.
Они лезли из каждого угла, смотрели
с осуждением, тоскливо и забито, как брошенные хозяевами
собаки.
