Учитель 2. Летние каникулы
Глава 1.
Летнее июньское солнце выжигает
бескрайнюю синь неба, превращая ее в белую пустыню. Облака словно
забыли о своем существовании и не появлялись в округе уже больше
недели. Легкий ветерок, еще недавно приятно охлаждавший
разгоряченные тела, затих.
Жара опустилась на Урал.
Первые летние деньки принесли штиль
и зной. Безжалостный огненный шар, висевший вверху, недавно,
буквально месяц назад даривший жизнь и тепло, теперь выжигал всю
зелень, уничтожая любые намеки на тень. Дожди обходили нашу область
стороной, отчего реки и водоемы стремительно мелели, обнажая
коричневое, покрытое мертвыми водорослями дно.
А мне, вернее нам, было тяжелее
вдвойне.
Духота.
Тяжелый, спертый воздух, казалось,
ощущался и отторгался легкими, которые с трудом, с помощью
измождённых альвеол, проталкивали его дальше в кровеносные сосуды.
А затем, также с трудом, выталкивался обратно.
Маленькое вентиляционное отверстие
над «санитарной зоной» попросту не справлялось с выдыхаемымы
глотками углекислым газом. В крошечном, три на четыре, помещении,
сидя буквально друг на друге находился десяток заключенных.
Как сельди в бочке.
Очень точное выражение. Очень
подходит под мой случай. Две двух-этажные шконки, приставленные к
серым стенам с толстенной шершавой «шубой». Узкий стол с двумя
табуретами. И толпа зеков. Спали в три смены, ели в пять. Очередь к
маленькому окошку над потолком, смотрящим на городскую улицу,
расписана на неделю вперед. Единственное развлечение.
ИВС, мать его.
Изолятор временного содержания. И я
уже в третий раз посещаю подобные заведения. И это мне очень сильно
не нравится. Что-то я явно делаю не так.
Я нахожусь здесь уже вторые сутки,
но кажется, что все пять.
Липкая жара, отсутствие свежего
воздуха, теснота, скудное питание и абсолютное ничего не деланье
сводят с ума. А понимание, что ничего не в силах изменить, только
усугубляет ситуацию.
Поэтому вторым по популярности
развлечением, после разглядывания через заплеванное стекло
праздношатающихся граждан и гражданок, были разговоры. Обо всем и
ни о чем.
О мерзкой погоде. О мерзкой еде. О
мерзких ментах, запревших здесь невинных (а каждый первый в этой
камере утверждал, что его посадили сюда по ошибке) и честных людей.
Рассказывали о своих случаях и все соглашались: да, ваще ни за что
забрали. Максимум штраф и административка.
Только я молчал и не делился своими
бедами. Во-первых, я был уверен, что здесь, в камере, присутствует
стукач, сливающий все беседы охранникам. А во-вторых, что мне
говорить? Что убил фсбшника? Так это еще доказать надо.
Ведь главное доказательство – оружие
убийства – так и не нашли. Да и как его найдут, если он находится
тут со мной, в ячейке быстрого доступа номер один. А вот нож,
которым лейтенант убил полицейских в больнице и пистолет с
глушителем, нашли. Правда, я уверен, там не было никаких отпечатков
– киллер был в перчатках. И еще видеозапись с регистратора,
ворвавшегося в палату легавого. И его быстрый допрос Леры. Не
допрос даже, так один вопрос: кто убил фсбшника, на который
испуганная девушка ответила правдиво. И показала на меня. Потом
она, конечно, начала отказываться от своих слов, ссылаясь на шок и
что ей все могло померещиться...
Но видеозапись полицейского
регистратора – это железобетонный факт. Такое оспорить очень
трудно. К тому же Валерия не видела и не знала, кто убил охрану в
коридоре.
В итоге на мне висит три трупа, и
все они были при исполнении. А это гарантированный расстрел. Так
мне и сказал адвокат, и порекомендовал написать чистосердечное, с
надеждой, что раскаяние смиловистит судью и он сжалится до
пожизненного. Правда адвокат был казенный, предоставленный
государством, и его речам я верил лишь наполовину.
