Трудно найти мальчишку, выросшего в бывшем Кенигсберге и не мечтавшего отыскать на старом немецком чердаке секретный клад, загадочную карту или что-то в этом роде. Не менее трудно сейчас действительно что-нибудь там найти, поскольку за более чем полвека, прошедших после войны, любители древностей, казалось бы, проштудировали город вдоль и поперек. И, тем не менее, мне не так давно посчастливилось найти нечто изумительное.
Это произошло в доме на улице К, стена которого покрыта загадочными масонскими знаками. На двери подъезда был кодовый замок, но я быстро нашел нужные кнопки по еле заметным следам от пальцев и стал подниматься по скрипящим деревянным ступеням, словно из ожившей сказки Гофмана о песочном человеке. В предвкушении необычайного приключения я забрался на самый верх, быстро преодолел вертикальную лестницу, боясь навлечь на себя гнев осторожных жильцов, приподнял железный люк и оказался в туманном, завешанном паутиной пространстве, едва освещаемым тусклым мандариновым светом, пробивающимся через маленькое круглое окошко. Испытывая необъяснимую страсть к таким местам, я провел там около часа, а может быть и больше, и почти перед уходом обнаружил странный конверт. На нем значился следующий адрес: Konigsberg (Pr) Prinzessin-straße. Nummer 3. An I. Kant
Придя домой, я дрожащими руками открыл его и вот что там увидел:
Sehr geehrter Wilhelm!
Далее приведу, мой, конечно, совсем дилетантский перевод:
21 декабря 1800 года. Любезнейший и высокоуважаемый Вильгельм! Приношу извинения, что сразу не ответил на твое письмо, просто у меня сейчас много работы. По-видимому, грандиозная стройка, которой я посвятил всю жизнь, подходит к концу и осталось только положить черепицу. Я уверен, что в этом доме человечество обретет наконец-то надежный кров и защиту от всех бурь. Однако настроение и тон твоего послания все-таки заставили меня взяться за перо, дабы поделиться некоторыми соображениями и возможно предостеречь тебя от опасности, которой ты по своей юности и искренности не замечаешь.
Ты пишешь, что сделав разум мерилом всех вещей, я закрыл дверь для всего таинственного и сверхъестественного, что я «замуровал любовь и всякое живое чувство в скучную химическую пробирку» и т. д.
В ответ я хочу процитировать тебе название картины одного молодого испанского художника (мне Иоганн Гаман о нем рассказал). Его зовут Франсиско Гойя, ты, наверное, о нем слышал, так как он тоже вроде из ваших романтизирующих штурмовиков.
Так вот что он придумал: «сон разума порождает чудовищ». Лучше, наверное, нельзя и сформулировать, то, что я хотел тебе сказать, но я все-таки попробую внести некоторые разъяснения.
Ты пишешь, что нужно «передать эмоциям вожжи души». А я в ответ тебе расскажу об одной молодой особе, умершей недавно от тяжелой венерической болезни. Когда-то она была прекрасной добропорядочной фрейляйн, которая могла бы не только стать достойной матерью семейства, но и далеко продвинуться в науках, насколько это возможно для барышни. Но, «отдав вожжи эмоциям», она по уши влюбилась в одного из тех юных мерзавцев, которые сейчас наводнили Европу
Заморочив голову и надругавшись над нашей особой, незадачливый романтик отправился на поиски новых приключений, а у барышни вся жизнь пошла под откос. Закончилось публичным домом и роковой инфекцией.
Далее ты обвиняешь меня в том, что своей критикой я якобы ограничиваю познание и превращаю мир в отвлеченную схему и что мы можем подняться над миром наших чувств посредством живого поэтического порыва.