У меня были тонкие пальцы с короткими, обкусанными ногтями. Мою правую руку сжимали два кольца – железных и толстых, не слишком подходящих ребенку, которым я являлась. В стиснутом кулаке под этими кольцами скрывалась горсть монет. Я не могла почувствовать, но все равно была уверена, что мне невероятно приятно держать их при себе. Сальные увесистые кругляши, способные неделю кормить семью из трех человек, – сейчас они были важнее всего на свете. Я упивалась их наличием, когда вдруг из коридора раздался громкий мужской голос. Тесная комната перед моими глазами резко закружилась: я принялась торопливо искать место, где могла бы спрятать свой бесценный клад. Голос звал меня, звал настойчиво и сердито, и я, не придумав ничего умнее, положила монеты в маленькую коробочку…
– Ты положила их в коробку, Роза. – Я поморщилась, вырываясь из чужого воспоминания, и отпустила руку тринадцатилетней рыжеволосой девочки, которую крепко сжимала последние пять минут. – В коробку, которая стоит у тебя под кроватью.
– Точно? – Роза широко распахнула свои небесно-голубые глаза. – Неужели я там не посмотрела?
– Точно, – устало улыбнулась я. – Сходи домой и проверь еще раз.
– Спасибо вам, Ванда. – Она вдруг виновато потупилась. – Не думайте, что я такая забывчивая и глупая. Просто в тот день я очень рано встала и совсем не успела поесть. Еще брат вернулся… он ведь постоянно у меня деньги отбирает, если находит.
– Не переживай. Я ничего такого не думала.
– Сколько я вам должна?
– Нисколько, Роза.
– Почему? Я ведь знаю, что вы обычно берете плату за свои услуги.
– Я очень хорошо отношусь к твоей маме, вот почему. Беги, скоро фонари выключат.
Голодный желудок протестующе заурчал, но я с легкостью его усмирила. Несчастная девочка походила на скелет, а ее матери в нынешних условиях оставалось жить не больше года – брать с них плату было бы преступным делом. Еще этот оболтус Грач… додумался же, деньги трясти с младшей сестры! Мало ему было статьи за разбой! Его гулкий пьяный голос из воспоминаний Розы вновь застучал у меня в ушах, и я скривилась от отвращения.
– Где ты была, Ванда?
На порог, едва я добралась до дома, вышла моя сестра, Мак. Сводная сестра. Фонари на улице отключились в ту же секунду, когда глаза наши встретились: у нее они были карие и удлиненные, а у меня – светло-зеленые и круглые.
– Работала.
– Опять? – Она поджала нижнюю губу. Видно этого не было, но я так хорошо знала ее мимику, что с легкостью представила выражение ее лица. – Тебе же говорили, что это небезопасно. Если Штабу станет известно о твоих способностях…
– Все мои клиенты осведомлены, что перед гвардейцами нужно держать язык за зубами. Пойдем в дом, Мак.
– Ты подумала, что будет с родителями, если тебя арестуют? Особенно с мамой, учитывая ее…
– Ты знаешь, что я очень люблю твоих родителей, – вновь оборвала ее я. – Поэтому и пытаюсь быть им полезной.
Мак отвернулась и открыла дверь – крыльцо залил тусклый свет свечи, горевшей где-то в прихожей. Этот свет обнажил ее острый затылок под темно-каштановыми волосами, вязаный теплый свитер с маленькой дыркой на подоле и бледную кожу, такую же, как и у всех, кто проживал в Городе. Я зашла вслед за ней, бросив последний взгляд в кромешную темноту, нависшую над улицей. Ее обуславливало отнюдь не отсутствие на небе звезд и даже не ночное время суток. Город целиком и полностью располагался под землей.
– Она дома, ма. – Не глядя на меня, Мак побрела вглубь комнаты.
– Ванда, – проскрипел оттуда слабый женский голос.
Я протиснулась в узкий каменный лаз и уверенно улыбнулась своей приемной матери. Ей было уже за пятьдесят – преклонный возраст для Города, – и все в ее движениях выдавало болезненную немощность.
