– Внимание по Ковчегу. Аватар представителя Рея закончил биопсихологическую трансформацию. Встречающих просят пройти к камере сенсорной депривации «Homo Ludens».
– Товарищ, Вам плохо? – к плечу прикасается рука и я просыпаюсь то ли от ее тепла, то ли от окружающего холода. Открываю глаза, вокруг полная тьма.
– Спасибо, все хорошо. А где я?
– Это гестапо.
– Ясно.
– Да хватит вам, дайте поспать, – раздается в темноте чей-то раздраженный голос, и мы оба, я и мой невидимый собеседник замираем.
Гестапо. Я в гестапо. И явно не на стороне рейха. Что, впрочем, уже хорошо – представляю, как бы я себя чувствовал, окажись одним из эсэсовцев. Хотя кого я обманываю – эсэсовцем сейчас тепло, а мне ужас как холодно. И еще этот сильный запах каких-то ветких, полусгнивших тряпок. Постепенно глаза привыкают к темноте, и я вижу, что нахожусь в помещении, где прямо на полу, вдоль стен лежат люди, человек десять – пятнадцать. Свет с трудом пробивается из узенького окна, чем-то то прикрытого, то ли забитого. Что – то среднее между тюремным казематом и небольшим сараем. Влажные и сырые тряпки под мной то ли греют, то ли холодят. Поворачиваюсь и спиной чувствую другого человека, это он меня и разбудил. Я прижимаюсь к нему спиной, мало – мало согреваюсь и проваливаюсь в забытье.
– Вставайте, свиньи, вставайте, – в дверях стоит какой-то силуэт и громко стучит металлом по железу. «Что бы ты сдох» – проносится у меня в голове, и я сто процентов уверен, не только у меня. Мы шевелимся, встаем и выходим из помещения. На улице или позднее бабье лето или ранняя осень – солнечно и свежо. В такое время хорошо бы оказаться на крыльце своего небольшого домика, окинуть взглядом желтые деревья и ясное, синее небо, и подумать, как мало человеку надо для счастья. Мы разбредаемся между обычным деревянным туалетом и бегущим по соседству ручьем. Проходит полчаса и все также молча, мы выстраиваемся по росту в центре огороженного пространства. Тело, в котором я оказался, богатырским сложением не отличается, и я стою в конце строя. Старый, усатый, плюгавый фашист начинает перекличку. Сейчас должны назвать и мое имя, знать бы только, какое оно…
– Месси, – пауза зависает, сосед толкает меня локтем в бок, и я тут же кричу писклявым голосом:
– Здесь.
Перекличка заканчивается, и мы строем идем в столовую. После завтрака, состоящего из какой-то баланды вместе с куском чего-то, напоминающего смесь хлеба, опилок и мыла, все тот же плюгавый фельдфебель ведет нас на стройку.
Мы делаем пешеходный переход, так нам говорят. Но укладывая бетон толщиной 20 сантиметров, я понимаю, что на самом деле это дорожка не для людей, а для самолетов. Катая туда-сюда тачку с песком и цементом, я выуживаю информацию и понимаю, в каком времени нахожусь: аншлюс уже есть, финской войны еще нет. Также происходит ориентация по месту: Померания.
Постоянно гавкая как собака, фельдфебель смотрит, чтобы мы работали по принципу «бери больше, кидай дальше, пока летит – отдыхай». Физически все очень тяжело, ноги и руки с непривычки просто отваливаются, а на душе скребут не кошки, а тигры. Зачем какая-то неведомая сила забросила меня сюда, где Рэм – зверюга в человеческом обличии совращает целую нацию, превращая культурных людей в свое подобие?
Погрузившись в мысли, я на какой момент теряю бдительность и со всего размаху наступаю на торчащий из опалубки гвоздь. Боль адская, нога проткнута не насквозь, но до крови. Ковыляя кое как, добираюсь до вечера. Падаю как подкошенный на тряпье в углу и тут же засыпаю.
