– Так… – он уселся в кресло, – ну и что же вас беспокоит сегодня?
Я ухмыльнулась. Заболело ребро.
– Да всё то же. Вечное. Человеческое, а? Как у Лермонтова: «Страшнее нету одиночества, чем одиночество в толпе…» Ну и дальше смех, слезы. Жизнь, понимаете.
Он нахмурился. М-да.
– Вы не могли бы изъясняться чуточку открытее?
Чуточку. Открытее.
– Мне одиноко, Господи.
– М…
Короткое «м» было главным звуком в его жизни.
– Вы не могли бы чуточку побольше?
Чуточку.
– У меня нет друзей. Я провожу все свои дни в одиночестве. Всё моё существование заполнено никем – мне одиноко.
– М…
Постучал карандашом о тетрадь. Бросил взгляд на стенные часы. Ещё 53 минуты.
– А как вы считаете, почему вы одиноки?
– Без понятия… То есть, это не то чтобы меня жутко волнует.
– М…
Мы молчим некоторое время. Он сверлит меня взглядом. Сдаюсь!
– Почему я одинока. Потому что мне не хочется говорить. Вокруг сплошь инфантильное стадо. А если и есть люди в этой дыре, которые хоть краем уха слыхали о, скажем, Достоевском или даже, скажем, читали его, да хоть всего полностью прочли, то все равно они все говорят банальности. Переливают из пустого в порожнее, понимаете. Я хочу говорить о чём-то стоящем. Хочу обсуждать великие идеи, если угодно. Фатальные идеи.
– О ком вы говорите?
Что?
– Что?
– Эти «они». Кого вы имеете в виду?
Все мимо. Я устало заполняю воздухом легкие.
– Да всех в целом.
Немеет мизинец.
– А вы пробовали поднять интересующие вас темы в разговоре с этими людьми?
Еще 46 минут.
– Естественно.
– Вы не могли б…
Где его учили, интересно.
– Например в прошлый понедельник я решила поговорить с Анной про «жить, зная о смерти – это и есть бунт…» Ну, знаете, типичное дело – обсудить экзистенцию.
– Что, простите? Я чуточку не понял.
Если бы ты понял, я была бы чуточку удивлена.
– Это Камю.
– М…
И так каждый четверг. Мистер М. Чуточку и я. Походит на название сербского романа. Однако, у меня от этого романа одно только название. Зачем я хожу к нему? Спрашиваю я себя каждый четверг в семь часов вечера. Потому что нам всем нужно что-то постоянное в этом бешенном мире ежесекундного. Отвечаю я себе каждый четверг в семь часов вечера и пять секунд.
Сегодня я не в настроении: всё из-за Анны. «Вы должны социализироваться, дорогуша. Так не пойдёт, это не по правилам». При чём здесь я? Сдались ли эти правила хоть кому-то здесь. Она ведь знает, что нет – все это фальшь. Сплошь показушники.
Обычно, когда у меня «такое» состояние, я играю с ним. Могу просидеть весь приём молча смотря в окно. У него неприлично грязные стекла – все в потёках. Хоть бы помыл. Иногда я анализирую его. Он терпеть этого не может.
– Так что бы вы хотели обсудить сегодня?
– Что бы хотели обсудить вы.
Я всегда так начинаю. Зачем оригинальничать. Тем более с ним.
– М… давайте поговорим о вашем детстве чуточку, если вы не против?
– Почему вы считаете, что я против?
Он вскочил. Набрал себе стакан воды. Как было, как есть, как будет.
– Не желаете?
Он всегда игнорирует неловкие вопросы. Защищается водой, что твои христиане. Интересно, что бы сказал по этому поводу Фрейд? И что бы ответил ему Набоков?
– Нет, спасибо.
– М…
– Вы сегодня прекрасно выглядите.
Он действительно выглядит неплохо. Купил себе новые очки. Черепаховая оправа.
– М… Что ж…
Поправил очки. Ха.
– … так какие у вас были отношения со сверстниками в детстве?
– Что ж… в детском саду я была не очень популярна. Были приятельницы, но в основном я проводила своё время одна. Однажды мама решила, что мне неплохо было бы со стрижкой под мальчика. Я была не против. Меня постригли, но знаете, это не была прямо мальчишеская стрижка: челка и волосы до середины шеи. Что-то такое. Я помню точно, как захожу в группу, у меня в руках кукла, дети сидят на полу. И тут все оборачиваются. Кажется, я тогда опоздала, мама привезла меня сразу после. Мальчики показывают пальцами, кто-то говорит, что я выгляжу как урод. Весь тот день я просидела в обнимку с куклой. В углу у аквариума.
