Пролог
- Доброй ночи, Милана.
Его голос сегодня звучит иначе. Мой
хозяин в прекрасном расположении духа. Что-то в интонации, в
изменившемся ритме его дыхания говорит именно об этом. Я пытаюсь
представить, как могла бы выглядеть его улыбка. Привычная повязка
закрывает мои глаза, и я безуспешно пытаюсь нарисовать свою
фантазию на ее черной ткани.
Между ног становится волнительно
сладко. Чтобы скрыть сбившееся от предвкушения дыхание, неосознанно
перебираю пальчиками кольца цепи, соединившей спереди мои
запястья. От этого бесхитростного жеста тело кроет новыми приливами
жара.
- Доброй... Ночи, хозяин.
Мне не сложно называть его так, как
он того требует. Это не вызвало во мне никакого протеста поначалу,
как и других эмоций - к примеру, тех, что сейчас как будто качают
меня на волнах сгустившейся чувственности волнительного
ожидания.
Почему-то хочется обхватить себя
руками, чтобы ощутить касание цепи на обнаженной коже, согреть тело
этим ощущением. Я облизываю пересохшие губы. Тонкий перезвон моих
оков ласкает слух. Так всегда было и будет - я лишена визуального
восприятия, оттого все чувства тоньше и острее. Как будто
умножаются в тысячи раз.
Он говорил, это сенсорная депривация.
Сухое протокольное название не предает всей сути моего
состояния.
- Моя девочка слегка возбуждена? -
сглатываю от его вкрадчивого голоса. И буквально вижу, как его
глаза улыбаются, вокруг них образуются тонкие лучики морщин.
Отчего-то в моих фантазиях глаза
моего укротителя светлые. Может, я гоню прочь из памяти другой
взгляд, темный как ночь и жестокий, как пламя ада.
Его обладатель не заставлял меня
носить цепи и спать скованной. Не принуждал называть себя хозяином.
Но в своей жестокой одержимости он зашёл слишком далеко. Настолько,
что сейчас я была куда в большей безопасности нагая и скованная по
рукам и ногам.
- Кажется... я не знаю...я просто
волнуюсь.
В горле пересыхает. Мне легче оттого,
что я проговорила свои чувства, пусть даже это не полная правда.
Что-то вызывает смутную тревогу, и я поспешно исправляюсь:
- Хозяин.
Я не знаю его имени и никогда не
узнаю. Прежняя Милана не была бы такой покорной и безропотной. Она
бы срывала повязку и ошейник, который хозяин иногда застёгивает на
ее шее, крушила бы стены и требовала отвезти домой.
Той прежней девочки нет. Азамат
Валиев не оставил от нее ничего, кроме страха и сломанной воли.
Шумно вдыхаю. Я запрещаю себе думать
о дочери, потому что сердце разорвется. Хозяин говорит, что скоро
меня отпустит. Когда я соберу себя по частям и стану сильной,
свободной и решительной. Когда я услышала это впервые, мне было
плохо. Ни он прижал меня к себе. Он умел успокоить или заставить
бояться дышать всего лишь одним жестом.
- Твоя дочь увидит тебя несломленной.
Я не всегда смогу быть рядом, но ты должна отпустить свои страх и
защитить ее...
Я ему поверила. Не от отчаяния или
отсутствия выбора. Он просто нашел нужные слова и не соврал. Этот
мужчина, чьего лица я никогда не видела, не унижал себя враньём
кому бы то ни было.
Сам он, похоже, знал обо мне все. И
видел не раз. Поначалу это сводило с ума. Затем таких качелей,
заставляющих терять рассудок, стало куда больше, и первоначальная
утратила актуальность.
- Подползли ко мне. Хочу поцеловать
твои глаза, - спокойно произносит он, кожа кресла скрипит от его
движений. - прямо, Милана. Иди на мой голос.
Мое тело буквально скручивает шибари
восторга, помноженное на возбуждение и эйфорию. Я сегодня увижу
его лицо?... С меня снимут повязку? Я наконец узнаю, кто мой
похититель, показавший мне на примере подмену сознания и разрыв
стереотипов?
Цепи как будто исчезают. Я не
чувствую прохлады лакового паркета, я словно лечу, распахнув свои
крылья. Они темного цвета. Я та, кем так и на сумела остаться ни на
сцене, ни в жизни. Черная орлица.
