Глава 1: Улыбаться – это
искусство. Улыбаться врагу – верх мастерства
Малика
Мягкая волнующая мелодия полилась по залу, окутывая гостей,
пронизывая души… Бездушных монстров, занимающих удобные кресла.
Даже «Лебединое Озеро» не могло примирить меня с этими существами,
что людьми-то по сути и не были.
Звери. Звери в человеческих обличьях.
Вставив наушники, я потянулась и тут же вновь заняла свое место.
Один, два, три…
– Девочки, пошли! – дала команду наш постановщик.
В моих наушниках тоже играло «Лебединое Озеро», но композиция
значительно отличалась, учитывая рок-обработку. Каждый звук ударял,
бил наотмашь, позволяя выплеснуть ту энергию, ту ненависть, которую
я испытывала к этим нелюдям.
Будь моя воля, меня бы здесь не было, но все, что я умела, – это
танцевать. Все, чего хотела моя мама, – чтобы я была балериной, и я
занималась днями и ночами. Пальцы в кровь, зубы сжаты, и до
изнеможения.
«Улыбайся, Малика!» – кричал педагог, от злости швыряя в меня
всем, что попадалось под руку.
И я улыбалась, прямо как сейчас, чаще всего просто закрывая
глаза. В эти моменты я танцевала не для себя, не ради репетиции и
даже не для зала. В эти моменты я танцевала для мамы, представляя
ее счастливое лицо.
Нельзя танцевать с закрытыми глазами. Это непростительно. Тем
более непростительно для кордебалета, когда несколько танцовщиц
должны выполнять синхронные движения, но по-другому выступать на
сцене я не умела. Не перед этими напыщенными индюками,
безэмоциональными роботами, чьи скупые хлопки приравнивались к
шквалу аплодисментов.
Вот и в этот раз я танцевала с закрытыми глазами. Танцевала под
свою музыку, не слушая и не слыша происходящего на сцене и в зале.
Свою роль я знала назубок и отыгрывала ее с полной самоотдачей,
сливаясь с термоядерным сочетанием рока и классики. Я была не
балериной, я была музыкой, штормом, что бушует в сердце.
Отыграв свою часть, как и всегда напоследок я открыла веки,
чтобы посмотреть в зал и не увидеть ни капли эмоций, но что-то
определенно изменилось. Музыкальная композиция в наушниках
закончилась, а вокруг стояла оглушающая тишина, которой здесь быть
не должно было.
Повернуть голову? Нельзя. Боковым зрением я отметила, что
нахожусь на сцене одна. Справа в кулисах стоял разъяренный
художественный руководитель, жестами рассказывающий мне, что со
мной будет. Слева – постановщик. Свое лицо женщина прятала в
ладонях, а плечи ее вздрагивали от беззвучных рыданий. За их
спинами выглядывали испуганные солисты и массовка.
Конец. Мне определенно конец.
Что-то пошло не так, а я все пропустила, но самое паршивое, что
за кулисы идти мне совсем не хотелось. Я так и стояла на сцене,
ожидая непонятно чего, и… дождалась.
Скупые хлопки прозвучали в этой страшной тишине оглушающе
громко. Взгляд мой заметался, разыскивая ценителя провалов, но в
зале он не обнаружился. Тот, кто хлопал, сейчас стоял на самом
главном балконе, и стоял во всем зале только он.
Верглавнокомандующий Федерации. Имсит, которого я ненавижу!
Таких ярких, таких громких аплодисментов, прокатившихся по залу
после скупых хлопков, этот театр не слышал уже очень давно.
Я сбежала со сцены.
Пронесшись мимо худрука, едва не закричала от боли, с такой
силой схватили меня за руку, останавливая.
– Никогда тебе не стать примой этого театра!
Взгляд бешеный, зубы сцеплены, скулы играют. Мужчина был
разъярен, и, быть может, в другой ситуации я бы покорно промолчала,
но эмоции кипели во мне ураганом. Преобладала ненависть, затушить
которую я была не в силах.
– Да кому нужны ваши главные роли?! – высвободилась я, оттолкнув
от себя худрука.
– Ты здесь больше не работаешь! – припечатал руководитель,
проглотив слова оскорблений, что так и рвались с его языка.
