Будь, пожалуйста,
послабее.
Будь,
пожалуйста.
И тогда подарю тебе я
чудо
запросто.
И тогда я вымахну -
вырасту,
стану особенным...
Из горящего дома вынесу
тебя,
сонную.
(Р. И. Рождественский)
Роксана
- Пошевеливайся, сейчас мой выход! – Как только я прошла за
сцену, мой взгляд упал на неприглядного вида девицу, которая мало
чем отличалась от меня самой.
Мы выглядели почти одинаково, не считая разницы в цвете нашей
рабочей одежды. В остальном же каждая из нас была просто обязана
наносить на себя три тоны косметики и лака для волос.
Я не была против этого. Я готова была пойти на все, что угодно,
лишь бы стать в этом месте как можно менее узнаваемой и спокойно
делать свое дело – зарабатывать деньги.
- Только попробуй еще раз заговорить со мной в таком тоне. – С
трудом поборов свой гнев, оттолкнула ее в сторону, и, пошатываясь
на высоких каблуках, ворвалась в гримерную, в которой, к счастью,
никого не было.
Еще одна ночь.
Ночь, которая дарит мне новый день.
Накрывая лицо руками, медленно подхожу к огромному зеркалу,
перед которым валяется открытая косметика. Я здесь уже несколько
недель, а все не могу привыкнуть к обилию этого дерьма на своем
лице.
Когда я смотрю на свое отражение сквозь пальцы, меня тошнит от
отвращения к самой себе. Вязкое, противное и липкое – оно
преследует меня почти всю жизнь, и лишь в моменты, когда я с
ним, перестаю ощущать это.
Набрав в грудь побольше воздуха, прихожу в себя.
- Все в порядке, успокойся. Дыши. Бывало и хуже, не так ли? –
интересуюсь я у своего отражения, стирая ненавистную косметику. С
каждым смытым граммом краски я начинаю все больше узнавать свои
родные черты лица. Круги под глазами, кажется, стали только сильнее
за последние несколько дней, но это не удивительно. Я почти совсем
не сплю. Работаю я только ночью, а днем не могу уснуть от криков,
которые сотрясают дом или то, что от него осталось.
Такое место вряд ли можно назвать домом, и больше всего на свете
мне жаль, что Дилан тоже должен видеть и слышать это.
Но я могу это изменить. Еще могу.
- Уроды. Вы все уроды, – тихо прошептала я, доставая деньги
из-за пояса своей юбки. – Но только этого я и заслуживаю.
Чаевые сегодня были очень щедрыми, но эти деньги настолько мне
омерзительны, что я хочу сжечь, разорвать и стереть их с лица
земли. Лишь бы забыть, каким способом они мне достались.
Но не могу. Я привыкла к тому, что деньги попадают ко мне каким
угодно путем, но только не честным.
Хотя, сейчас я хотя бы получаю их за работу, а не ворую, как
делала это несколько лет.
Дилан бы, наверное, не принимал моих подарков, если бы знал,
какой ценой я получаю эти бумажки. Но это не важно. Он еще слишком
маленький, чтобы это понять.
Смыв с себя остатки грязи, заглянула в шкаф и быстро влезла в
джинсы, кеды и черную толстовку. Капюшон натянула на голову,
спрятав светлые локоны в воротник – привычка.
Меньше всего на свете я хотела того, чтобы люди заглядывали мне
в глаза. Мне кажется, что так они смогут увидеть все то, что я
когда-либо совершала.
И мне нечем гордиться.
- Рокс, уже уходишь? – В гримерную вваливается еще одна девушка,
одетая в привычную нам рабочую одежду. Высокие каблуки, короткие
юбки, которые совершенно не скрывали белье, и топы, прикрывающие
только грудь и плечи. Стефани, кажется, все нравилось – по крайней
мере, сейчас, когда ее зрачки еще были наполнены кайфом, а лицо
озаряла счастливая улыбка. – Куда?
Я быстро смела остатки денег в рюкзак и, надев его за плечи,
направилась к выходу.
- Подальше от этого места. – Хлопнув дверью, я побежала к выходу
из клуба, радуясь, что для таких, как я, здесь существует черный
вход.
Благодаря ему, я всегда могла появляться здесь незаметно и так
же тихо уходить, зная, что не попадусь ему на глаза. Мне было
достаточно того, что он и так, наверняка, наблюдал за мной во время
моих выступлений. Он бы с удовольствием сел в первый ряд и
запихивал деньги мне в трусы. А может быть, просто снисходительно
ухмылялся бы и держал свои руки сложенными – чтобы показать,
насколько ему противно даже прикасаться ко мне.
