Ичикава Сейдзи в изнеможении рухнул на мягкое сиденье в пустом вагоне последнего на сегодня поезда – день у него не задался с самого утра. Хотя нет, всё пошло наперекосяк ещё месяц назад, когда его уволили из редакции молодёжного журнала, где он подрабатывал фотокорреспондентом. А всё из-за того, что Ичикава сорвался и в лицо назвал главного редактора полным муд… то есть, не очень порядочным человеком. Это было вопиющим, недопустимым, немыслимым нарушением субординации, хотя подобную характеристику главный редактор получил заслуженно. Тем не менее, забывать о приличиях и давать волю эмоциям Ичикаве всё же не следовало. Он это понимал, но что сказано, то сказано…
Последствия конфликта с начальником не заставили себя ждать и оказались предсказуемыми: Ичикава разом лишился и работы, и квартиры, которая теперь стала ему не по карману, поскольку находилась в центре города, рядом с университетом, а цены за съёмное жильё в том районе были умопомрачительные…
Поразмыслив, Ичикава пришёл к выводу, что пока он не найдёт новую работу, ему придётся довольствоваться жилищем поскромнее или ютиться в переполненном студенческом общежитии, где ему категорически не нравилось.
В итоге, после долгих мытарств, Ичикаве удалось снять крошечную квартирку в пригороде. Вот туда-то он сейчас и ехал, уставший и раздосадованный затянувшейся полосой невезения – мало того, что он по-прежнему оставался безработным, так ещё и с учёбой у него не всё ладилось…
Поезд плавно остановился, и бархатный мужской голос из динамика объявил, что они прибыли на конечную станцию.
Ичикава подхватил свой видавший виды рюкзак и выскочил на платформу. Похоже, в этот поздний час он был единственным пассажиром на этом направлении… Поезд с мягким шелестом умчался в ночь.
Ичикава зевнул, закинул рюкзак на плечи и побрёл в сторону своего дома, прислушиваясь к сонному шёпоту ночного леса, темневшему по другую сторону от железнодорожного полотна.
Путь юноши лежал мимо кафе, где он, переехав сюда, частенько завтракал и ужинал. Ичикава знал, что кафе открыто с восьми утра до восьми вечера, поэтому очень удивился, увидев тускло освещённые окна и посетителей внутри. Вспомнив, что ничего не ел с полудня, он замедлил шаг и тотчас уловил вкусный запах чего-то жареного. В желудке жалобно квакнуло.
«Может они на круглосуточный режим работы перешли?»– подумал парень и решительно толкнул тугую дверь.
Войдя, Ичикава обомлел: хорошо знакомый ему маленький уютный зал непостижимым образом изменился – он определённо стал больше и освещали его не электрические лампы, а старинные фонари, мерцавшие отблесками настоящего огня. Вместо привычных пластиковых столиков теперь тут стояли грубо сколоченные деревянные столы, за которыми сидели крайне подозрительные личности, жадно и в больших количествах поглощая весьма странные закуски – несмотря на царивший в зале полумрак, Ичикава отчётливо разглядел, что на широких блюдах громоздятся горы жареных тритонов, комки шевелящейся бурой слизи, ошмётки чего-то, что отдалённо напоминало несвежую требуху и другие, ещё более сомнительные деликатесы…
Ичикава затравленно огляделся. Посетители тоже начали обращать на него внимание. Почти все они были закутаны в длинные тёмные накидки с капюшонами, из-под которых частично выглядывали разнообразные ноги, лапы, копыта, хвосты, щупальца и совершенно неподдающиеся определению отростки. Один из посетителей так резко повернулся в сторону юноши, что капюшон сполз с его лица и увидев его, Ичикава едва не вскрикнул, но вовремя сдержался, сообразив, что это не лицо, а маска – жуткая до дрожи. А потом все присутствующие принялись наперебой приглашать его за свои столы. К юноше потянулись десятки когтистых рук – одна из них, до омерзения волосатая, вцепилась в его рюкзак. Вырвавшись, Ичикава отпрянул к выходу, но ему преградили дорогу три алчно сверкавших ярко-красных глаза – кому они принадлежат, Ичикава ни понять ни рассмотреть не сумел.
