Если человеку под сорок, а его все зовут Сашком, значит, жизнь не сложилась.
В четверг, с большого похмелья, Сашок осознал эту трагедию и решил начать новую жизнь.
Но новую жизнь в Москве начинать нельзя. Слишком много знакомых, которые до старости будут звать тебя Сашком и всегда готовы занять тебе очередь в винный отдел.
Размышляя так, Сашок окинул печальным взглядом неуютную комнату в общей квартире и, не поднимаясь с дивана, вытащил из-под него шкатулку покойной мамы, в которой хранились поздравительные открытки, квитанции, повестки, несколько фотографий и денежная заначка. Три дня как Сашок взял расчет на базе, где работал электриком, и должно было оставаться.
Но осталось только шесть рублей. Куда делись остальные, неясно. Сашок переворошил все в шкатулке. Пусто. Он достал фотографию. На фотографии он сам, в десятилетнем возрасте, держит за руку старшую сестру Тамару. Потом другую фотографию – на ней та же Тамара, но уже солидная, раздобревшая, с перманентом, с супругом Василием Федоровичем и сыном Колей. На обороте написано: «Дорогому брату Саше, которому всегда добро пожаловать в наш дом. Омск».
Прочтя трогательную надпись, Сашок понял, где будет начинать новую жизнь. В Омске. В доме старшей сестры и ее работящего мужа. Он отложил в сторону фотографии и шесть рублей, а остальное сложил обратно в шкатулку и спрятал на место.
В коридоре зазвонил телефон.
Сашок натянул джинсы. Но не успел выйти – послышался сварливый голос соседки:
– Не выглядывал еще. Дрыхнет… Почему да почему? Гудели они здесь до трех утра. Я уж хотела милицию вызывать. Если бы не память о его покойной маме, царство ей небесное, вызвала бы, ей-богу, вызвала. – И повесила трубку.
Сашок не сразу вышел в коридор. Он увидел на столе у окна батарею бутылок. Все пустые. Вокруг, как дрессированные собачки, стояли рюмки и стаканы. В одном оставалось. Сашок даже взял стакан в руку, но ощутил отвращение к алкоголю. Поставил стакан на место.
Одевшись, Сашок вышел на кухню. Соседка была у плиты.
– Доброе утро, тетя Клава.
Соседка сделала вид, что не слышит. Сашок не обиделся. Понимал, что сам во всем виноват.
– Кто звонил? – спросил Сашок.
Соседка так загремела кастрюлями, словно репетировала в оркестре ударных инструментов.
– Понятно, – сказал Сашок. Включил конфорку, поставил чайник. Достал сахарницу, заглянул. Пустая.
Но просить сахару у соседки не стал.
– Уеду я, – сказал он, – не буду больше тебе жизнь отравлять, тетя Клава. Слышишь?
– И куда же тебя понесло?
– К сестре поеду, – сказал Сашок. – Давно меня зовет. В Омск.
– Нужен ты ей.
– Я себя прокормлю. Специальность есть.
– Чтоб я тебе поверила!
Сашок налил в стакан кипятку, нацедил из заварного чайника заварки, там чуть-чуть осталось.
Соседка со злостью вытащила из шкафа свою сахарницу, поставила перед ним.
– Спасибо. – Сашок взял кусочек, кинул в чай.
– И правильно твоя мать сделала, что скончалась, – сказала соседка. – Чем на такое смотреть…
– Сколько билет до Омска стоит? – спросил Сашок.
– Полсотни в один конец. Как минимум. Ты что, в самом деле собрался?
– У меня шесть рублей осталось. Спасибо за сахар.
– И не думай! Нет у меня денег. Откуда деньгам быть?
– Я, тетя Клава, и не прошу, – сказал Сашок. И в самом деле – откуда у тети Клавы быть таким деньгам? А были бы, не дала.
Сашок вернулся к себе, натянул голубую куртку, кепку брать не стал. Надо было что-то предпринять. Если сегодня не уехать в Омск, хороший город, сибирский, трезвый, где тебя ждут, где тебе рады, то завтра будет поздно. Завтра засосет.
Сашок спустился во двор.
Там было почти пусто – будний день, первая половина.
Только Жора чинил машину незнакомой клиентке. «Жигуленок» стоял, разинув пасть, из пасти торчал зад Жоры, а хозяйка стояла рядом, курила и задавала вопросы.
