Пролог
Слушайте и помните.
Есть имена, что звучат как гром над равниной.
Есть имена, что шепчут только у костров, боясь, что ветер подхватит их и донесёт дальше, чем нужно.
Имя Эйрика знали и так, и так.
Он был воином. Но клинок его знал больше крови, чем жаждали весной реки. Он рождал битву там, где не было даже ссоры. Его шаг был тяжёл, и земля дрожала под копытами войска, что следовало за ним. Но никто не знал, что сам Эйрик шёл туда не по своей воле.
На груди его пульсировала печать – узор, что светился багровым светом, когда приближался запах железа и крови. Она не была выжжена каленым клеймом и не вырезана ножом – она родилась глубже кожи, глубже костей, в самой душе. И билась, как сердце. Но это было не сердце человека. Это было чужое, древнее, жадное сердце, что взяло его плоть себе в услужение.
Где появлялся Эйрик – там рождалась война.
Солдаты кричали: «Слава! Победа с ним неизбежна!» Народ склонялся: «Он спаситель!». Но радость их длилась недолго. Люди приносили ему хлеб, мясо и вино, но в их глазах не было благодарности. Их подношения были не дарами, а выкупом, мольбой:
– Пройди мимо, всадник. Не задерживайся. Не оставь нам свою печать.
Эйрик видел это. Он брал хлеб и чувствовал, как печать холодит его грудь, будто сама решает, кто выживет в этой деревне, а кто падёт в землю. И чем больше он делал для людей, тем дальше они отступали от него.
А ночью приходили сны.
Во сне был дом. Мать ломала хлеб на четверых, братья смеялись у огня, деля куски и шутки. Но чем дольше длился сон, тем сильнее таяли лица. Их черты стирались, будто их соскабливали невидимые пальцы. И в конце он видел только себя – взрослого, в кольчуге, с клинком, облитыми кровью руками. Тогда из огня вытягивалась тень. Она тянулась к его груди и касалась её, и печать оживала, жгла, пульсировала – и он просыпался.
Печать была не символом, а живым существом. Она дышала. Её удары были как второй ритм, чужой и неумолимый. Удар – и рука сама тянется к мечу. Удар – и ноги делают шаг. Удар – и вдалеке слышатся барабаны, которых никто, кроме него, не слышит. Она вела его. Она выбирала врагов и друзей. Она кормила его яростью и отбирала покой.
Так солдаты пели песни о герое.
Так народы шептали молитвы богу войны.
Но сам Эйрик знал правду: он был не богом и не героем. Он был клинком, что держит чужая рука.
Воины называли его «Клинок славы». Но в тишине, после сражений, когда угли костров гасли, а кровь стекала с клинка в землю, он видел в отражении воды не героя. В отражении сидел раб. На его груди горела печать, а за спиной стояла тень, крепко держащая нити.
И только тогда, когда никого рядом не было, он шептал сам себе:
– Если сила не моя… то кто же я тогда?
Но ответа не было.
Был только гул в груди, барабаны на краю слуха и шаги, ведущие к новым полям.
И старцы, что знали больше других, шептали: «Печати – это не только сила. Печати – это замки».
Они были поставлены в начале времён, чтобы удерживать тех, кто жил до человека. Богов древних, голодных и бессмертных, закованных глубоко под корнями мира. Чтобы цепи держались, нужны были сосуды. Люди, что возьмут на себя тяжесть силы и тяжесть оков.
Так Эйрик стал клинком – и узником. Он был цепью и мечом одновременно.
Но цепь не вечно тянется. И клинок не вечно лежит в ножнах.
Придёт день, когда ударит последний барабан, и Эйрик либо разорвёт свои оковы, либо сам навеки станет их звеном.
И если он вырвется…
То мир услышит, как треснут замки, что удерживали богов древних в их темнице.
И тогда войны, что знали люди, покажутся им лишь игрой детей.
Глава 1 «Марш железа»
Часть I. Глава 1. Эпизод 1
Рассвет стлался по равнине медленно и тяжело, будто само солнце не хотело подниматься над землёй, знавшей, что ей предстоит напиться крови. Небо горело ржавым цветом, и трава под этим светом казалась уже пожухшей, словно опалённой огнём, которого ещё не было.
