Сегодня я перестану существовать. Кажется, я знала это уже давно.
Не планировала поездку на концерт любимой группы в октябре; не покупала новый крем для лица; не расстраивалась из-за грядущей инвентаризации на работе.
Я была спокойна и расслаблена, потому что знала – скоро все закончится. Пачка чипсов всегда заканчивается. Этот день – моя последняя чипса.
Я уже ощущала ее хруст у себя во рту. Мелкие кусочки неприятно кололи щеки и небо, а соленый вкус предвещал скорый конец. Сейчас я сглотну – и исчезну. Навечно застыну в молодости.
Ведь старость же наступает в тридцать, верно? Почему-то человечество боится только ядерного взрыва, лишнего веса и тридцатилетия. Вернее, боится дожить до такого возраста и остаться на уровне студента университета. Хотя у студентов, кроме молодости, есть еще одно колоссальное преимущество – время.
Нам же в «предтридцатнике» грешно говорить, что у нас все впереди. Впереди у тридцатилетних климакс, ортопедическая подушка и куча таблеток на каждый день недели.
Впереди только кризис. Но я подготовилась. Уже к двадцати девяти годам, по мнению других, стала полной неудачницей и ничего не достигла.
Раньше было обидно, но уже слишком давно я не испытываю никаких чувств по этому поводу. Вообще в реальности я испытываю мало чувств. В основном только апатию и раздражение.
Мне просто захотелось все закончить. Погрузиться в сон. Главной его героиней буду, конечно же, я. Это будет славное путешествие.
Сейчас я стою на кухне.
Хочу остаться незаметной. Но все-таки есть что-то волнующее в том, что то, что я сделаю, очень быстро найдет себе свидетелей. Это как заниматься сексом, когда на одном диване с тобой спит подруга. Очень опасно, но очень притягательно.
Я много раз видела, как это делают в кино. Но практика… Кажется, нет в мире более нашпигованного ненужными знаниями человека, чем я.
Ведь действия – дети реальности. Как иронично, что для того, чтобы навсегда унестись в мир грез, нужно войти в максимальный контакт с реальным миром.
Голоса за стенкой становятся громче, и я начинаю нервничать сильнее. Вдруг моя затея оборвется только потому, что маме или сестре приспичит сходить на кухню попить водички?
Объясняй им потом, чем я таким тут занималась. Хотя что бы я ни сказала, в их глазах я всегда буду «Алисой не от мира сего». В своем репертуаре.
Главное, чтобы не сорвалось. Иначе родственники потом будут за мной по пятам ходить, наблюдать. Еще и к врачу отправить могут. Этого только не хватало.
В голове немного мутнеет. Нейроны уже что-то заподозрили и шлют неоднозначные сигналы в разные части моего тела: живот начинает крутить, а глаза слезятся.
Вот за тело, кстати, обидно. Хоть и самой привлекательной его частью для меня был мозг, но я находила себя симпатичной. И с отвращением представляла себя в гробу в компании червей, поедающих мою грудь. И левую ногу. Всю меня.
Кремация виделась выходом, но я-то знаю, что родственники этого со мной не сделают, напиши я хоть сотню завещаний. Мое последнее физическое пристанище – в двух метрах под уровнем жизни.
Голову вертит на карусели, уши уже не слышат голоса за стеной и постепенно подключаются на волну белого шума.
Мое тело становится ватным. Я чувствую покалывание в руках и ногах, которые, видимо, так прощаются со мной.
Еще несколько секунд.
Три. Прощай, мама.
Два. Прощай, сестра.
Один. Привет, папа.
***
Голова нестерпимо гудит. Сквозь шум пробиваются слова песни «Happy birthday» в исполнении мамы и сестры. Испанский стыд. Почему каждый год перед днем рождения я соглашаюсь ночевать в квартире мамы, если знаю, что из всех форм поздравлений она выберет именно эту?
Одинаковый набор действий и фраз. Каждый год – все тот же день рождения.
