Эта книга посвящается Муратовой
Юлии,
которая всегда очень много
заботилась о других
и очень мало о себе.
Капитула первая, об обманутых ожиданиях
Дознаватель пришёл ночью. Я только
успела задремать. Меня долго колотило от пережитого страха, и я
никак не могла успокоиться, да и голод не сильно способствовал
мирному сну. Нас так и не покормили за весь день, и последний раз я
ела позавчера, ещё до пожара. Картинки пережитого вчера так и
стояли перед глазами. Я вновь и вновь видела горящий приют,
рыдающих детей, Аливе́тту, исчезающую в пылающем здании.
Дознаватель распахнул скрипучую
дверь и уверенным шагом прошёл на середину маленькой комнаты или,
вернее, камеры, в которой меня заперли вчера утром. Две кровати,
умывальник и туалетная чаша за ширмой — вот и вся обстановка.
Промозглое и мрачное помещение, особенно теперь, в ночи. Я
поднялась, свесила ноги с края постели и смирно замерла, положив
руки на колени. Боялась допроса. Боялась боли, но ещё сильнее
боялась подвести Аливе́тту.
Дознаватель сел на пустую кровать
напротив и с интересом меня рассматривал, а точнее препарировал
взглядом. И вот его я хочу обвести вокруг пальца? Смешно. Его взор
придавил сверху каменной плитой, и мне тут же захотелось выложить
ему все свои тайны, даже самые сокровенные. Мужчина напротив
выглядел непривычно. Ярко-синие волосы и такие же ярко-синие,
невозможные для человека глаза.
Гайро́н.
Этим всё сказано.
— Виола Зинтоза, возраст семнадцать
лет, воспитанница приюта «Утешение», практически достигшая возраста
ответственности, — задумчиво проговорил он. — Сирота, родители
неизвестны, родственники неизвестны, бесприданница, сорок два
взыскания за неподчинение установленному дирекцией порядку, магесса
с заблокированными общественно опасными способностями. Это с
какими, кстати?
В его взгляде появилось любопытство,
горячее и искреннее.
Я молчала. Лгать королевскому
дознавателю — это преступление. А молчать — нет. Его работа состоит
в том, чтобы меня разговорить. А я — испуганная пожаром сиротка. У
меня, может, на фоне пережитого речь отнялась.
«И инстинкт самосохранения отказал»,
— добавил внутренний голос.
Я смотрела на гайрона во все глаза и
молчала.
— Хм. Что ж, если вы пока не хотите
со мной поделиться, с вами поделюсь я. Знаете, что я думаю про ваш
приют?
Я не знала, но стало интересно: он
станет убеждать меня, в каком райском местечке нам довелось расти?
Может, задвинет речь про то, как корона заботилась о нас, убогих?
Как нам повезло стать воспитанницами именно этого приюта, ведь
другие, говорят, ещё хуже?
Или будет действовать умнее и
сделает вид, что сочувствует?
«Ах, Виола, вас наказывали голодом и
часами держали в холодной комнате в одном белье за малейшую
провинность? Какие злодеи! Расскажите мне всё, и я их накажу», —
хмыкнул внутренний голос, подражая речи дознавателя.
— Гнусное местечко. Я успел
побеседовать с другими воспитанницами вашего приюта. Вы знаете, что
некоторые воспитательницы уже отправились по этапу? А с виду такое
благообразное заведение. Думаю, что оно сгорело, потому что
директрисе захотелось скрыть, что королевское финансирование
распределялось совсем не так, как следовало. К сожалению,
руководство успело испариться. Очень любопытно, правда? А в газете
такую хвалебную заметку написали про слаженные действия коллектива
приюта по спасению детей. Но детей спасали вы и Аливетта, не так
ли?
Мне хотелось ему ответить. Очень
хотелось. Я аж челюсти стиснула, чтобы не проговориться, и это не
укрылось от внимательного взгляда гайрона.
Хотелось рассказать обо всех
гадостях, которые делали воспитательницы, но я промолчала.
Дознаватель хочет меня разговорить, чтобы я выложила ему всё. А я
не могу. Никак не могу. И даже если он будет меня пытать, я буду
терпеть столько, сколько получится, и тянуть время. Ради
Аливетты.
