I
Ольга влюбилась в Италию ещё в шестом классе. Да не в какого-нибудь Ваню из шестого «Б» с пупырчатым лицом и рыбьими глазами, а в Пуппо. А точнее в голос Пуппо. Он лился из радиоприёмника, как сгущёнка из банки, и у Ольги мгновенно отключался мозг, а коленки превращались в макароны «аль денте».
Потом её догнали мощным музыкальным комбайном: Риккардо Фольи, Челентано, Рафаэлла Карра и прочие волосатые боги сцены. Всё, что звучало по-итальянски, действовало на неё сильнее, чем «Санта-Барбара» на бабушку. Хотелось прилепиться к радиоприёмнику, как кот к тёплой батарее, и немедленно эмигрировать в Неаполь. Или в Рим. Или хотя бы в соседний магазин, где продавали спагетти и томатный соус.
Тогда, в славные восьмидесятые, итальянская эстрада была как пыль, проникала везде- из каждого утюга, чайника и даже из уха соседа, который, подрабатывал сантехником. У кого не было кассеты с Кутуньо, тот, считай, не жил, а существовал. А «Felicità» могла вызывать цветение не только у роз, но и у свёклы.
В школе, конечно, почти все учили английский. Некоторые, особо отчаянные – немецкий. А итальянский был как НЛО, вроде где-то есть, но никто не видел. Переводчиков с итальянского было столько же, сколько честных гаишников, т.е. ноль. Ни тебе словарей, ни «Как понять Эроса Рамаццотти для чайников». Только три священных слова, передающиеся из поколения в поколение- «аморе», «чао» и «паста». Всё остальное – догадайся сам, желательно на слух и желательно с первого раза.
А годы летели. Пуппо сменялся Кутуньо, Кутуньо ещё каким-нибудь бархатноголосым доном с причёской, как у председателя колхоза после выходных. Итальянская музыка менялась, а любовь Ольги к этому языку только крепла. Теперь она знала точно, даже если в следующей жизни родится кофейником, будет петь «Сара перке ти амо» и шипеть, если кто-то включит Пугачёву.
В двадцать лет Ольга вышла замуж за простого деревенского парня из самой глубины Сибири – глубже только шахта, и то угольная. Он её поразил тем, что тоже был неравнодушен к итальянской попсе, а на стенах его скромной каморки висели вырезки из журналов с улыбающимися итальянскими кумирами.
В те времена Ольга играла на пианино, исполняя итальянские мелодии с таким чувством, что у соседей наворачивались слёзы, а борщ закипал прямо в холодильнике. Читала горы книг, мечтала, училась, на дискотеки и в бары не ходила, не пила и не курила, в общем была сущим занудством для молодёжи своего круга. Но после свадьбы пианино было безжалостно обменяно на корову, книги пошли на растопку, а вдохновляющие арии сменились бодрым «Ко-ко-ко!» и криками козла Яшки, который почему-то любил выкрикивать своё «бе-е-е!» в три часа ночи.
И не гондолы катали её по каналам, а тачка по грядкам, вместо романтических ужинов её ждал козёл в тапках, появившихся неизвестно откуда и не «Аморе мио» шепталось ей на ухо, а «Матрёна, где ключ от сарая?!»
Муж Оли действительно стал превращаться в козла. Не сразу, конечно, процесс шёл поступательно, как в сказке. Вначале он просто стал чаще бухтеть и чесать пузо, потом у него на работе появился какой-то веселый алкаш с горящими глазами и самогонным аппаратом, и всё покатилось по ухабам.
Пьянки пошли через день, потом каждый день, потом он начал путать кровать с туалетом. Утром Оля просыпалась либо в луже, либо под философский вопрос: «А ты меня уважаешь?». Бурда в двадцатилитровых бутылях настаивалась прямо на кухне, как святой эликсир скотской мудрости. А дальше по классике жанра- в доме стало тесно от его придирок, пустых бутылок и женщин.
Муж медленно, но, верно, мутировал из нормального парня в домашнего алкоголика и ловеласа в том числе.
