Я помню, как мы выбирали эти
стаканы.
Сразу после свадьбы мы с Мишкой
ввалились в огромный хозяйственный гипермаркет. Кто-то из друзей
порадовал нас подарочным сертификатом, и, помнится, мой
новоиспечённый муж всё подначивал: мол, теперь–то я точно перестану
ворчать из–за того, что в доме нет ни одного парного стакана.
Да, у нас в доме не было ни одного
парного стакана. Сами по себе стаканы были, но по два или по три из
разных наборов, что меня очень расстраивало. Когда мы устраивали
вечеринки, я, будучи рачительной хозяйкой, чередовала их на столе
или ещё кое-что придумывала, чтобы разнобой смотрелся более–менее
прилично. В последний Новый год, к примеру, обмотала их фольгой. И
вот теперь, зайдя в магазин, первым делом направилась в отдел с
посудой.
Миша катил за мной тележку и в шутку
умолял не торопиться с выбором:
– Нам с тобой из них всю жизнь пить!
Когда буду лежать на смертном одре, в одном из этих стаканов
принесешь мне мой последний глоток воды.
– Я бы не обольщалась. Ты или твои
сумасшедшие друзья непременно тюкните их на очередной гулянке. А я
буду ругаться. Так что берём много.
– Много? – глаза Мишки
округлились.
– Да, много. Думаю, две дюжины будет
достаточно.
– Ника, милая, что нам делать с
двадцатью четырьмя стаканами?! Если ты боишься, что разобью, давай
я вообще не буду к ним прикасаться! А с ребятами мы и из
пластиковых попьём.
– С ребятами вы можете хоть из мисок
лакать. Никакой одноразовой посуды в моём новом доме! – отрезала я,
потянувшись за коробками на верхней полке.
– Осторожнее! – Миша меня
перехватил. – Давай я. Какие брать?
– Вон те, высокие, с широкими
гранями. Нет, Миш, не эти. Эти с рисунком!
– Ну и что, весёленькие, –улыбаясь,
муж покрутил в руках коробку.
– Хочешь пить виски и любоваться
Дональдом Даком?
– А что, прикольно! Ребята оценят, –
засмеялся он, – и он оценит, когда вырастет, – любовно погладил
меня по ещё совсем плоскому животу.
– А я не оценю. И хватит об этом.
Нравится? Разрешаю купить два – тебе и ему. Но мне их на глаза не
показывайте.
Довольно улыбнувшись, Мишка сложил в
тележку к коробкам два стакана с утиной мордой.
Макс любил пить из них молоко.
Иногда к нему присоединялся Мишка, и они чокались стаканами,
называя себя «молокоголиками». После того, как молоко было выпито,
они рукой вытирали друг друга: Мишка одним точным движением стирал
молочные усики с довольной физиономии Макса, а тот пятернёй
размазывал белый след по отцовскому лицу. Я ругалась, пыталась
приучить их к салфеткам, но они упорно делали по-своему, всячески
противясь моим попыткам сделать из них культурных людей.
Стаканов осталось штук десять, не
больше. За девять лет не то, что с посудой – со всем миром много
чего может произойти.
Поначалу, когда разбивался очередной
стакан, я расстраивалась. Ругала Мишу, друзей, себя – чего уж греха
таить, парочка была и на моей совести. Но Мишка подходил ко мне,
обнимал сзади, целовал в макушку и неизменно шептал на ухо:
– К счастью, Никуш. К ещё большему
счастью.
Я улыбалась, а муж привычно брал в
руки щетку и совок: убирать разбитое стекло было по его части.
Десять штук. Плюс один с
утёнком.
Макс свой разбил в тот
день.
Схватившись за живот, я вскрикнула,
чем испугала своего мальчика, и он выпустил из рук наполовину
выпитый стакан молока.
Дикими от боли глазами я смотрела на
расплывающееся по полу белое озерцо с камушками цветных стеклянных
крошек.
– Прости, мамочка, – одними губами
прошептал Макс и кинулся ко мне.
– Звони папе, сынок, – простонала я
сквозь сжатые зубы и осела на пол.
– Папа не отвечает, мамочка. Я
позвонил тёте Майе, она сейчас приедет. Мамочка, тебе очень
больно?
Господи, Господи, Господи! Дай мне
сил его успокоить!
