Глава первая. …Передумать, если уж враг!
В земном промежутке времени и пространства, где Душа Станислаф пребывал с ранней весны, а в Кедрах, где багряный октябрь, отбарабанив повсюду обложными дождями, как бы зазвал этим на место себя ноябрь с первыми заморозками, Душа мог быть везде, но не мог оказаться в нескольких местах одновременно. Поэтому всю неделю бродил сибирским посёлком и слушал кедрачей. Заходил в их дома, и даже рабочие кабинеты, без приглашения – не мог он ни постучать в дверь, ни испросить согласия на это: душа ведь. Знал поэтому, что Тимофей Пескарь с артельщиками задумали взорвать утёс скорби и печали; в это же время Кирилл Воронин и Платон Сутяга с тремя вдовами утопших рыбаков расправятся на воде с Иглой, и прошлой ночью уже пленили Йонаса с Эгле. Все прочие добровольцы, не меньше ста человек, вооружённые ружьями и карабинами, ждали лишь сигнала от Тимофея, чтобы после подрыва утёса и кончины рыбы-меч, переплыть озеро на катерах и лодках и войти в тайгу, вернув себе таким образом право на прежнее беспрепятственное хозяйничанье в ней.
С середины лета такого права и блага их лишил Шаман, только таёжный волк – всего-то зверь, которому и так несказанно повезло, что жив до сих пор. Это снисходительное утверждение звучало часто из озлобленных уст. Правда – за закрытыми дверьми и ставнями окон: боялись ушей рыси Лики, никем не видимой и не замеченной ни разу, да способной пролезать (и об этом на полном серьёзе говорили тоже) даже в замочную скважину, чтобы подслушать кедрачей и на лёгких гибких ногах принести своему «командиру» последние разведданные.
В кабинетах начальника полиции капитана Волошина и председателя поселкового совета Барчука предстоящая война с Шаманом и его кодлой оговаривалась всю неделю как глупая затея, авантюра чистой воды, вместе с тем ни один, ни другой повлиять на сложившуюся ситуацию уже не могли – посёлком фактически правил Шаман. Хотя бы потому это так, что с лета установив свои порядки на озере и в тайге, быстро и неукоснительно жёстко, волк к осени уже контролировал всё и всех, в том числе и Волошина с Барчуком.
Капитана не первый день к тому же терзал нудными дознаниями следователь краевой прокуратуры Дрозд, прибывший в Кедры в связи со смертью Игорёши Костромина. Но его интересовал и пожар в доме Каваляускасов, а также – сами ли утонули три рыбака в Подкове? «Следак» в самом деле оказался, в большей мере, молчуном, возможно и потому, что ему нужны были исключительно ответы на вопросы, а их вместо него задали, ещё до его приезда, кряду шесть смертей. Волошин пояснил их по-своему, да Дрозд подловил бывшего «опера» в самый первый день на уклончивых ответах, и что ни следующий день – снова к нему: в личный кабинет капитана, ставший для следователя гостиничным номером, и съезжать к кому-либо на постой тот ни в какую не соглашался. Угрюмо мычал в ответ на такое предложение, но очень выразительно и категорично: нет! Этим, что фактически отнял у начальника полиции его же служебный кабинет, заодно удерживал Волошина при себе – капитан знал гораздо больше, чем рассказал, и в чём-то он рано или поздно «проколется».
Барчука на допрос ещё не вызывали, да он и не думал о следователе – не его это тема: раскрывать убийства. Не доводить до смерти своей работой – это иное. Отсюда голова Владлена Валентиновича была забита все эти неспокойные дни конца октября тем, что он наблюдал ежедневно на пути в поссовет и из окна своего председательского кабинета до наступления темноты: посёлком сновали вооружённые кедрачи, часто пьяные, вызвавшиеся повоевать за свои собственные интересы с нечистой силой. С ним они вовсе перестали общаться – не доверяли, и слушать отказывались, если тот к ним сам заговаривал. Слов для него не подбирали – в спину… Карабины и дробовики – вот они и исполнят всё то моральное, материальное и финансовое, чего не дождались от Барчука и своих депутатов за всё лето и два месяца осени, как сами полагали и о чём бахвалились между собой, уверовав в скорую победу.
