13 сентября 1982 года я еще не появилась на свет. И все же о той дате у меня сохранились удивительно красочные воспоминания – именно от нее отталкивались старшие сестры, когда рассказывали обо мне; отец поступал так же. Словно мое рождение, которое произошло через день, было напрямую связано с этой датой.
Приближался полдень, солнце сияло во всей своей красе.
У сычуаньцев[1] есть песенка, которая начинается такими словами: «Солнышко взошло, ура, и душа ликует!» Подобную же привязанность и любовь к солнцу испытывают и крестьяне из горных районов провинции Гуйчжоу. На моей родине, в Шэньсяньдине, сентябрь – самый чудесный сезон. В этот период здесь, помимо зеленого, наконец-то можно увидеть и другой цвет, а именно золотисто-желтый. Зелень приятна глазу многих, но если бо́льшую часть года вы практически не видите никаких других оттенков, то вся эта зелень непременно начинает угнетать – вы чувствуете себя не иначе как пленником в зеленой клетке. В вас рождается отчаяние – сродни тому, которое испытывает выброшенный на крошечный островок бедолага, окруженный синевой необъятных морских просторов.
Шэньсяньдин – это название местности и в то же время небольшой деревушки в несколько десятков дворов. У деревни оно появилось вперед или у места – теперь уж никто и не скажет.
Название местечка говорит само за себя – Шэньсяньдин[2] находится на самой макушке горы. Эта гора не самая высокая, почти все горы, что ее окружают, выше. Вершина горы Шэньсяньдин представляет собой ровное место размером с футбольное поле. Из-за этого туда постепенно потянулись люди. Когда же людей стало много, местечко назвали деревней. С тех пор как страна взяла курс на коллективизацию, оно получило имя Вторая производственная бригада. Поэтому будь то Шэньсяньдин или Вторая бригада – оба эти названия указывают на одно и то же место. Верхушки всех прочих гор в округе плоских вершин не имеют, соответственно, и людей на них нет. Эта деревня располагается на самой окраине уезда, подобных поселений нигде в горах больше не встретишь. Если пройти буквально двадцать ли[3] с небольшим, то можно попасть в другой уезд.
«Пройти» – всего лишь фигура речи. Никаких дорог здесь не водилось, так что никто туда не ходил, и уж тем более никто не взбирался ни на какие пики, высящиеся вокруг.
Наступил август, большая поляна на вершине, а точнее – умещавшееся на ней рисовое поле, из зеленого цвета окрасилось в желтый. Когда же минуло десятое сентября и плоская вершина целиком превратилась в гладкий, золотисто-яркий ковер, местные жители, глядя на нее, не могли нарадоваться. Их домики, стоявшие по периметру, все как один крохотные, наполовину были сделаны из камня, наполовину – из цельных бамбуковых стеблей. По нынешним понятиям больше всего к такой постройке подошло бы слово «шалаш». Однако в те времена жителей гор мало волновали вопросы быта, можно даже сказать, что никаких притязаний на эту тему у них не имелось вовсе; гораздо больше их заботило, чем бы набить брюхо. Никто не осмелился бы взять и отгрохать на этом клочке более-менее приличный дом – занимать малейший кусочек пахотной земли запрещалось строжайше. Все прекрасно понимали это, так что претензии тут были делом десятым.
К счастью, в сентябре, который славился как погожий и солнечный сезон, жители Шэньсяньдина наконец проникались благодарностью к природе и наслаждались ясными деньками. То, что практически весь сентябрь в Шэньсяньдине стоит прекрасная погода, – совершенная правда. Как и то, что у жителей Шэньсяньдина развито обостренное чувство благодарности – за солнце, за урожай, за ослепительно-золотую желтизну, дарованную ровной вершиной.
