Лёша Красавин
В метро спускаться не стал. Топал по шумной улице, оттягивая
неприятный разговор. Хоть сорок минут, но мои.
Тёткин гороховый суп с гренками и горкой мелко нарезанного
свежего лука упрямо дразнил воображение, казалось, я слышу
сладковатый аромат копчёностей. Что ни говори, готовит тётя Катя
обалденно. И вообще она классная, только вот профессия подпортила
образ — ментура, одним словом. Я никогда не был проблемным
подростком и по возрасту уже выбыл из её целевой аудитории, но
обращалась она со мной, как с одним из своих подопечных.
А тут ещё это — треклятая химия. Преподша — на редкость вредная
старуха — так и не допустила меня к зачёту. Теперь сессия под
угрозой — без зачёта по химии не дадут сдавать экзамены. И так
далее, и тому подобное. Армия, которой меня уже лет пять пугали
все, кто говорил по-русски — пустяк по сравнению с лекторием, где я
буду единственным слушателем, а тётка говорить умела, могла это
делать бесконечно и нудно.
Можно возразить, мол, не отправила бы она меня заниматься
разлюбимым ею самбо, не пришлось бы мне участвовать в первенстве
района и области, и я бы прекрасно выполнил лабы и не заработал
«хвостов». Да только эти слабые аргументы добавят тёткиным речам
энергии, словно подброшенный в костёр хворост. Уж лучше
промолчать.
Заметил, что стою у палатки с шаурмой. Весёлая продавщица
подмигнула:
— Что, парень? Денег нет? Голодный?
Это у меня на лбу написано? Пожал плечами, достал карточку —
должно хватить.
Хватило.
Жизнь стала налаживаться. Я пошёл ещё медленнее. Старательно
поворачивал лаваш, чтобы не ронять начинку, откусывал, жевал.
Спешащие прохожие обтекали меня двумя потоками. Надо бы поискать
лавочку, посидеть-подумать.
Свернул в сквер, но там местечка не обнаружилось: где мамаша с
коляской в телефон втыкает, где бабулька голубям горбушку крошит,
где стариканы о политике бакланят.
Прошёлся туда-сюда, доел, руки о штаны вытер и уже собрался на
проспект возвращаться, как увидел… — эх… Зачем я это увидел? — у
тротуара чёрный джип с тонированными стёклами. Два отморозка тащили
к нему упиравшуюся девушку, по виду — первокурсницу. Заметно, что
недавно в столице, ещё не улетучился налёт провинциальной
скромности.
Вот сволочи! Мало им тех, кто в крутую тачку без уговоров
прыгает?
Не заметил, как перебежал пустую проезжую часть:
— А ну отпустите девчонку, уроды!
Этих двоих мигом раскидал, да не учёл засадного полка. Поймал
подлый удар по башке сзади. Даже не вполне его почувствовал, как в
глазах потемнело, и я вырубился…
…Очнулся в белой комнате на широкой кровати. Не один.
Сразу почувствовал: рядом кто-то дышит. Надо было голову
повернуть, чтобы увидеть кто, но жуткая боль в затылке не
позволяла. Так и пялился в высокий потолок.
Среди квадратных плит чётко выделялись объективы. Ни фига се!
Нас снимает не очень-то скрытая камера!
Пошевелил ступнями. Кроссовок нет, носки на месте. Джинсы тоже
на мне. Футболка. Толстовки нет. Что за фигня? Если б это была
больничка, раздели бы совсем. Да и камеры зачем? Нет, не
больничка.
Поморщился, поворачиваясь, и резкая боль пронзила от макушки до
основания шеи. Машинально прижал ладонь. Шишак знатный! Это к
лучшему, значит, мозги не стряхнулись. Шумно потянул носом,
собираясь с силами, приподнялся на локте.
Ба! Венера… или как её… Афродита!
Девушку раздеть не поленились. Оставили только чёрные трусики —
вполне себе целомудренные плавочки. Лежала она на боку, скрестив
запястья и согнув ногу в колене. Спала. Острое плечико. Русые
волосы, собранные в хвост. Грудь… Мама! Какая грудь у неё!
Не то чтобы я был спецом по женским прелестям, но эти аппетитные
холмики показались произведением искусства, честное слово! Внутри
меня стало печь. Я сглотнул так громко, что уши заложило. Сделав
неимоверное усилие, отвёл взгляд.
