В свой черед коснется слуха
тот сигнал валторны строгой,
что вязать велит пожитки.
Ни пера тебе ни пуха.
Отдохни перед дорогой.
М. Щербаков
____________________________________________________________________________________________
Впервые я закричала в начале мая.
Первые туристы поднялись на катера
«Ливерпуль» и «Генуя» и поплыли не к берегам Нового Света, а на
пляж Ланжерон.
Кричали торговки пирожками, квасом и
рачками; мамы кричали детям: «Не перекупайтесь!»; кричали моряки
друг на друга, привязывая катера к пирсам и подавая трапы, а на
моряков кричали капитаны. Чайки кружили над ними и тоже, стало
быть, кричали.
Дома кричал мой старший брат, потому
что мама отсутствовала уже довольно долго — кормила кричащую меня,
а папа был занят своими учениками и их родителями, которые на него
кричали, потому что он никогда своих учеников не оценивал выше, чем
на четверку.
«Четверка с плюсом – это для господа
бога, а пятерка — для меня!», – кричал папа, и за это на него
кричал завуч, поскольку Господа Бога упоминать на родительских
собраниях было не комильфо.
— Что такое «комильфо»? — спросила я
у бабушки, когда научилась говорить. — Только не кричи на меня.
— С чего бы это мне на тебя кричать?
Я что — изверг? — спросила бабушка, которая всегда старалась не
кричать, так как была родом из интеллигентной семьи врачей и
фельдшеров, но ей не всегда удавалось. — «Комильфо» – это антоним
моветона и синоним бонтона.
Вместо одного я обзавелась еще
четырьмя незнакомыми словами. Так всегда было с бабушкой: она
изображала из себя то аристократку, то — базарную торговку, как
будто так и не определилась со своим истинным призванием.
— Я таких слов не знаю, — честно
призналась я.
— Горе ты мое неразумное. Гувернантку
бы тебе, как в старые добрые времена. Она бы из тебя сделала
человека. Ходила бы по струночке. Была бы мне полиглотом. Может,
даже стала бы вундеркиндом, как твой брат. Так нет, разве кто-то
займется ребенком? Разве у кого-то имеется на ребенка время? Совсем
распоясалась. Выглядишь мне, как пролетарий всех стран. «Комильфо»
— это так, как надо.
— Ясно, — заключила я. — Значит, я —
не комильфо.
— Будешь ты еще комильфо, — бабушка
потрепала меня по голове, — oбязательно когда-нибудь станешь.
Комильфее не бывает.
И продолжила чистить картошку.
С тех самых пор все и зовут меня
Комильфо. Сперва воспитательницы в престижном детском саду
«Сказка», где воспитывались дети работников порта и дети их
знакомых и родственников. Потом так меня называли учителя из нашей
с папой школы, тренер по акробатике, ведущая английского кружка в
«Доме ученых», хоровик из «Дворца пионеров», Алена Зимова, Митя
Караулов, вся моя родня и я сама.
Вот, например, бегу я по Бульвару,
залезаю на фонтан под Пушкиным, окунаю голову в массивную чашу, под
струи, льющиеся из глоток чугунных рыб:
— Комильфо! — кричат ветераны Великой
Отечественной Войны. — Что ты вытворяешь? Как тебе не стыдно?! А ну
слезай, не оскверняй память поэта! Он памятник себе воздвиг! Где
твой дед?
После кровоизлияния в мозг мой дед
заболел агнозией. Это такая неврологической природы болезнь, когда
все видишь, но ничего не узнаешь. Смотришь на грушу и не понимаешь,
груша это или абрикос, а может быть, и вовсе кошелек. Думаешь, что
глядишь на Александра Сергеевича, а он оказывается Михаилом
Юрьевичем. И как тут не перепутать собственную внучку с
соседской?
Дед наловчился узнавать людей по
походке, а предметы — по запаху и прикосновению. То есть,
получается, что когда один орган чувств портится, можно положиться
на другие. А та доля мозга, которая распознает движение, только
косвенно соприкасается с частью, которая поломалась. В общем, дед
мог смотреть футбол, где бегают люди, и читать газеты, а находить в
холодильнике масло и хлеб затруднялся. Газеты он мог читать, потому
что буквы в мозгу тоже располагаются не там, где находятся лица.
Лиц мой дед не распознавал.
