Сразу после выхода на пенсию Андрей Тимофеевич Сапогов решил продать душу Сатане. А до того сорок лет просиживал штаны в окраинном собесе. Старик – обычный счетовод. Высок ростом, худощав, в середине туловища надлом, словно бы обронил ценную вещицу и теперь дальнозорко выискивает: куда упала? Волосы даже не седые, а бледно-лимонные, точно крашеные или вылинявшие на степном солнце. Нос острый, на щеках впалая желтизна, глаза выпукло-василькового цвета.
Сапогов с малых лет сирота. Родителей не помнит. Вместо них две зыбких тени за спиной да запах горелых спичек. Возможно, Андрей Тимофеевич родился в каком-то скорбном северном посёлке. В полуснах видится счетоводу покосившаяся изба, сарай без двери, угрюмый чёрный лес, озёра с маслянистой водой. И будто тихий голос нашёптывает шизофреническую сказку, где всё перевёрнуто и разорвано, осквернены бессмыслицей сюжет, герои, время и мораль, ах, милая, я бы послушал такую сказку…
Вырастила Сапогова тётка Зинаида, скупая и набожная. Сызмальства опостылели Андрею Тимофеевичу лживая елейность, распятия да иконы, ежевечерние причитания над кроваткой: «Почему ж ты, Андрюша, маленьким не помер?!» Он поэтому и в комсомол не хотел вступать – от названия молодёжной организации разило «богомольщиной». И, видимо, неспроста после техникума Сапогов избрал для работы собес – за скрытую «бесовщинку», костяной цокот счёт; точно весёлые скелеты отбивают чечётку на могильных плитах!..
Счёты у Сапогова старинные. Рама из благородной древесины, прутья медные, костяшки на звонких латунных втулках. Ещё крохой Андрей Тимофеевич обнаружил счёты в пропахшем ладаном тёткином шкафу. Трогал, гремел, катался по комнате, как безногий инвалид в тележке. И кто б мог подумать, что пригодится антиквариат во взрослой жизни.
С такими удивительными счётами всякое вычисление – колдовской обряд! При этом никаких чудес Андрей Тимофеевич за годы не нащёлкал, даже нормальной пенсии. Впрочем!.. Сослуживицу его Алевтину Захаровну (ту, что покупала в «Кулинарии» говяжий фарш, похожий на клубок дождевых червей) под треск сапоговских костяшек хватил удар. И ещё был случай: Андрей Тимофеевич, чертыхаясь, сводил дебет с кредитом, и посреди жаркого июля вдруг посыпал за окном мелкий колючий снежок.
Жил Сапогов тихо, аскетично. Сперва мужал, потом старел. Не уверен, случались ли у него мимолётные романчики с какой-нибудь машинисткой или бухгалтершей. Счетовод, пожалуй, остался девственником. Но Сапогов вовсе не бессильный евнух, лишённый желания или страсти. Просто Андрей Тимофеевич знает толк в красоте и не разменивается по мелочам. Ему, к примеру, нравятся актрисы итальянского кинематографа, дивы с дублированными голосами, а не бесформенно-гротескное бабьё из собеса, которое переозвучил скотный двор – козы да свиньи. Ведь и я такой же, милая, никогда не искал компромиссы, лишь бы кто-то был, доступное туловище рядом, нет уж, лучше вообще ничего, тотальное одиночество, если красота далеко или не по зубам.
В конце семидесятых устроилась в собес на работу практикантка Лизанька: хорошенькая, с русой косой, кошачьими глазками. Нашего счетовода и бледно-лимонные его седины намеренно не замечала, а потом выскочила замуж за местного начальника с фамилией Лысак. Ну, не комедия?! Только вслушайся: Лизанька Лысак!
Неумолимый прогресс пытался принудить Сапогова перейти со счёт на арифмометр «Феликс», но Андрей Тимофеевич проявил махровый консерватизм. Или же оказался туговат к новизне, не освоил прибор. Для окружающих Сапогов делал вид, что заводит шарманку «Феликса», а работал по старинке. Даже когда воцарились калькуляторы, Андрей Тимофеевич остался верен счётам.
