Зеркало еретиков

Древние языческие боги, колдовство, волхвы и пугающие жертвоприношения не канули в прошлое, продолжая существовать по сей день. Маги, страшась повторения страшных войн прошлого, скрылись от глаз людей в закрытых мирах, Зазеркальях. Их мир так похож на Явь: они смеются и плачут, любят и ненавидят, прощают и помнят. Но вот уже много веков тайная организация, Изгнанники, ведёт свою войну, мечтая Зазеркалья разрушить и явить магию миру. За любую связь с ними приговор один – смерть.

На фоне старой борьбы разворачиваются судьбы людей и магов: девочки Ани, обладающей пугающим даром видеть прошлое и будущее, её бабушки Эмиры, скрывающей ото всех страшную тайну, молодой сотрудницы Думы Мирославы, в поисках убийц отца сотрудничающей с Изгнанником, и Михаила, мрачного человека с пугающим прошлым, известного в определённых кругах, как наёмника по кличке Упырь. Все они мечтали жить, любить. Но время и судьба распорядились по-своему, закрутив каждого в вихре истории.

Дождь лил, как из ведра. Сплошная непроходимая завеса воды, за которой спрятался маленький грязный город. Тяжёлые капли выбивали дробь по карнизам, мешая спать уставшим людям, а грозные раскаты грома заставляли дребезжать стёкла в рассохшихся рамах. Проезжали редкие машины, невольно сбавлявшие ход на лужах, превратившихся в реки, а немногие несчастные пешеходы, наплевав на грязь, спешно прыгали по островкам асфальта домой. Забившись под лавку, тоскливо взирала вокруг промокшая собака. Бредущая мимо кошка не вызвала у неё никакого интереса, даже, когда нагло пристроилась рядом. Прибитые дождём к земле цветы теряли свою красоту, утопая в глине, а выкрашенные голубой краской лебеди из покрышек сейчас понурили свои головы ещё ниже.

– И погода херня. Под стать настроению.

– Ты мне, Аркадь Иваныч, не накуривал бы тут. Вон, топай на улицу!

– Смеёшься что ли, дядь Вань? Утопить решил меня?

– А раз не нравится, так и не кури! Вон я, лет тридцать уже не курю. И ты погляди какой! Мне вот осенью семьдесят восемь будет, а я всё бегаю, да на своих двоих. А вы, молодые, жопы-то свои еле по ступенькам тащите!

– Не куришь, так бухаешь, дядь Вань. Вот ты, как на керосине, и прёшь.

– Иди ты, больно умный. Как дам тебе щас! Не от хорошей жизни запил, всего себя этой стране отдал. На войне с первых дней. В танке горел, мать его! Контузили, ухо-то левое так и не слышит ни хера. Вон они, медали-то, лежат. Да только кому они нужны теперь? Всё просрали. Страну все вместе поднимали, кто в полях, кто на заводах. Я-то сам заводской, пятьдесят лет на станке простоял! А теперь на хуй никто никому не нужен. Знать друг друга никто не желает, все по своим углам разбежались, а кого вообще теперь не найдёшь. Пошли все, бизьнесмены, деньги зарабатывать. Да только ты скажи мне, Аркадь Иваныч, на хера эти деньги? Задницу только вытирать ими. Нет же ни хрена вокруг! Ты погляди, какой город был. Зелёный, красивый, чистенький. А сейчас что? Завод закрыли, все поуехали, зарплаты не платят. Тьфу!

– Блять, дядь Вань, иди ты со своим заводом, и так тошно. Лучше чайку ещё плесни.

Двое мужчин сидели в маленькой душной сторожке на территории больницы, половина корпусов которой сейчас была заброшена, окна заколочены, а в бывших палатах гулял ветер и текла крыша. Аркадий Иванович, молодой акушер-гинеколог, сидел на продавленной кровати старика, местного сторожа Ивана Петровича, которого все просто и по-отечески звали дядей Ваней. Он докуривал уже не первую сигарету, покрасневшие от дыма глаза начинали слезиться, но за ней всё равно последовала новая. Чиркнув спичкой, врач тяжело вдохнул едкий дым. Дядя Ваня, недовольно пробурчав что-то, только молча налил горячий чай в щербатую кружку и сел рядом.