— Лен, где тебя носит? — шипит
влетевшая в служебный туалет Катя. — Тебя Мегера сейчас на кусочки
порвет. Я не успеваю на два этажа!
Я открываю кран и полощу рот водой,
чтобы избавиться от привкуса желчи. Не стоило брать шаверму в этой
забегаловке. Желудок, видимо, еще не окреп после простуды.
— Алло-о-о? — я окатываю лицо водой
и устало поднимаю взгляд в зеркало, встречаясь с отражением
недовольной коллеги. — Там третий и пятый стол жалуются на
обслуживание. Мегера уже ищет тебя. Ты чем тут занята?
Я хватаюсь за раковину и прикрываю
глаза. Что-то мне совсем не хорошо. Ее слова будто эхом разлетаются
вокруг.
Катя негодующе вздыхает, слышится
шорох ее чешек по плитке, потом она берет меня за плечи и
разворачивает к себе.
Мне ничего не остается, кроме как
смотреть на нее и представлять, насколько жалко я выгляжу.
— Что происходит? — ее голос
теплеет. — Ты в последнее время часто болеешь, похудела, да и
вообще выглядишь бледной, как Мортиша Адамс.
Это правда, я чувствую себя так,
будто не вылезаю из состояния болезни уже целую вечность. То живот
болит. То голова. Сегодня вот головокружение и тошнота подъехали.
Надо бы записаться к врачу.
— Наверное, мой депрессивный период
дает о себе знать не лучшим образом, — пытаюсь отшутиться.
— Твоя депрессия очень напоминает
симптомы беременности, Любова, — произносит Катя с легким
беспокойством. — Когда у тебя были месячные?
Меня будто ледяной водой окатывает,
и я отшатываюсь от коллеги. Колени подкашиваются, я едва успеваю
схватиться за столешницу.
Слова Кати ошеломляют настолько, что
у меня даже не выходит посмеяться над тем, какую глупость она
сморозила.
А может быть, они просто напугали
меня, и мысли, крутящиеся в голове со скоростью света, просто
подтверждают возможность того, о чем говорит коллега.
Черт возьми, я даже не могу
вспомнить, когда у меня была чертова менструация, потому что
последние три месяца жила как в тумане. Я так страдала по долбаному
Самсонову, что решила погрести себя под всевозможной работой и
подработками, чтобы не думать о нем.
А усталость в совокупности с
ослабевшим иммунитетом прекрасно дополнили мою жизнь, превратив ее
в жалкое существование.
И я была счастлива, что мое
изможденное состояние помогало держать руки подальше от статей о
Самсонове, но, разумеется, я все равно находила на них время, а
потом ненавидела себя за это. И за то, что даже после всего я
продолжаю любить его…
Но ведь я ни с кем не спала кроме
Глеба, а он использовал защиту. Так что вариант коллеги с
беременностью не укладывается в моей голове. Внезапное облегчение
открывает второе дыхание, и мне удается взять себя в руки.
— Я не могу быть беременна, Кать, я
ни с кем не спала за последние три месяца.
— То есть у тебя был секс три месяца
назад?
— Ну да, и мы использовали
презерватив, так что твоя версия не подходит.
Только почему-то тревога продолжает
сдавливать грудную клетку.
— Хорошо, — Катя кивает, — это была
просто теория. К слову, презервативы не дают стопроцентной
гарантии.
— Возможно, — шепчу я, вновь начиная
накручивать себя. — Но даже если бы теоретически, —
выделяю последнее слово, — я могла забеременеть, думаю, ребенок бы
уже дал о себе знать.
Я поднимаю футболку, демонстрируя
впалый живот.
Катя опускает взгляд на мою тощую
талию и протяжно вздыхает.
— Не знаю, Лен. Тебе бы к врачу
сходить.
Нервно улыбаюсь.
— Да. Завтра займусь этим вопросом,
но не думаю, что подхватила что-то серьезное, наверное,
какая-нибудь простая кишечная инфекция.
Катя корчит гримасу отвращения.
— Тогда тебе бы на больничный. Я не
хочу подхватить эту заразу.
Я запрокидываю голову и провожу по
волосам ладонями.
— Платили бы еще за эти больничные,
— вздыхаю и снова смотрю на Катю.
