Он жил в этом доме в лазурных и терракотовых красках,
у какого-то моря в быстрых сумерках и повторял:
– Какая огромная жизнь оказалась,
будто в нее уместилось несколько жизней.
Вот давно запорошена солью морскою – одна,
вот лежит под руинами авторская, другая,
вот еще, вот еще, а вот и эта:
я только ее узнаю —
у тебя в ней такая знакомая и смешная походка,
ты идешь, словно прыгаешь,
чуть подскакивая, как мячик,
А когда лежишь и читаешь, ищешь глазами:
где там, в углу на бумажной странице – время?
Но страница не гаджет.
Время течет в голове.
И течет оно странно.
Как я люблю этот долгий, бесконечно меркнущий день
(на гулком пустом перекрестке
девочка ссорится с мальчиком, будто они навсегда),
в этом доме, как сахар и соль, как соль или сахар,
время течет и никак не кончается.
Мелкая вечность.
Помню, однажды (я был совершенно одетый)
ко мне прилетел оперившийся уже зимородок
и нагло спросил:
Почему вы сейчас абсолютно голый?
Я рассматривал потом его отдельные перья —
на подоконнике, в яслях, на взрослой кровати —
слизывал с длинных усов его никакое мясо:
мне показалось, он говорил совсем про другое.