Часть 1. Детство
1.
Касьяниха умирала тяжко. Неделю мучилась, изнемогла вся. Силы то покидали немощное тело, то словно что-то держало его незримой привязью и не давало закончить свой земной путь. Три деревенские женщины перешептывались в небольшой комнатке ожидая конца старухи, как уж издавна повелось в их сибирском селе. Хоть и колдунья, а нельзя человеку одному помирать. Не по-людски это. Да и у каждой была своя причина помочь знахарке дожить последние дни и умереть по-человечески. Многим помогла Касьяниха, хотя многим и навредила. Опять же – кто знает и докажет, где Касьяниха набормотала, руками поводила, а где сама судьба человеку подлянку устроила.
– Тяжело отходит-то, ишь как мается сердешная, и сил уже нет, и не упокоится никак, – женщины негромко говорили между собой, одновременно наводя порядок в небольшой комнатке. Люди же придут провожать в последний путь. Принято так. Уж схоронить – точно всем селом придут.
– Так, знамо дело – колдунья, она ж одинокая, сила при ней еще. Ни дочки, ни внучки. Не уходят они просто так. Нельзя им уйти, пока силу свою не передадут, а кому она нужна, ворожба эта бесовская? Вот и мается. Знает, что детей сюда не приведем, а порченым девкам дар передать невозможно, только чистая душа принять ее может. А этих девиц сейчас днем с огнем не найдешь. Вроде на виду все, но кто ж их теперь знает… Да и не придет никто за силой этой, кто ж добровольно ведьмой стать захочет-то, – полноватая, но легкая на подъем женщина, наконец навела порядок на столе, застелив все тщательно выстиранной скатертью когда-то нежно-голубого, а сейчас блекло-серого цвета.
Если не знать, что это дом колдуньи, то сразу и не сказать – ни тебе свечей, ни черепов. Да, кое-где под притолокой висели и досушивались пучки трав, но ведь и аптек в поселке никогда не было, все деревенские себе летом травы на год вперед заготавливают и знают, что от горячки, а что от живота. Комнатка казалась простой, как у всех, а вот в чулан женщины заходить не посмели. Даже здесь чувствовали немного неуютно, а уж рыскать по дому – никому б в голову не пришло. Да и чего по нему ходить, ясно дело что ведьма помрет – дом сожгут. В деревнях всегда так делали. Испокон веков повелось – просить помощи у знахарок и их же ненавидеть. Непонятное всегда страшно.
– Ну, Петровна, ты уж и скажешь, что Касьяниха ведьма… Знахарка – это точно, но ведьма вряд ли, – молодая статная женщина как раз перемыла посуду и разложила все по полкам, примериваясь как сподручнее вынести ведро с грязной водой.
– А то ж! Полдеревни к ней перебегало по разным поводам. Кому жениха приворожить, кому мужа от водки отвадить, а кто и грех на душу взял дите из себя вытравив. Глухомань наша виновата. Пока еще до райцентра доберешься, а не все богом данное ко времени бывает. Полина, а вот что ж ты с дочкой ни разу сюда не пришла? Кормить-поить ходишь, жалко старуху, а с дочкой ни разу. Учителька, а все равно правду знаешь. Знахарка… Ведьма наша Касьяниха! И пока она свою силу через подарок кому-то не отдаст так и будет маяться вечно. И мы вместе с ней маемся – сил уже нет смотреть на это, – Петровна поджала губы и бросила взгляд на кровать с умирающей.
Старуха как раз завыла и от этого звука повеяло таким холодом, словно была не середина лета, а первые утренние морозы пробрались в комнату. Коротко всхрипнув и вздрогнув знахарка затихла. На смуглом морщинистом лице, напоминающем печеное яблоко, зелеными угольями горели совершенно ясные глаза. Казалось, что только это и живо в почти умершем теле. Черно-седые волосы разметались, точно на подушку кто-то просыпал соль с перцем. Бескровные губы зашевелились и начали что-то бормотать, словно призывая смерть или спасение.
