В доме пахло сном. Нет, даже не в доме, а в домике. Пятнышки солнца на стенах, словно медовые кляксы, покосившиеся окошки, по которым надо звонко стукнуть, чтобы открыть, и крыша с черепицей, с которой дружит липа.
На красной скамейке присел отдохнуть и поиграть с листьями человек с голубыми глазами и очень короткими волосами. У него длиннополый плащ и пуговица в кармане. Не от пальто, а большая, красная с желтой пластиковой косичкой по периметру. Эта пуговица не от чего. Просто вдруг пришить понадобится. Да и весело бежать по улице, зажимая ее пальцами в кармане и думать, что это просто большая семечка. И вытаскивать ее из кармана. И однажды вытащить гладкую, чуть продолговатую пуговку и понять, что она больше не красно-желтый неживой кругляшок, а то, что непременно надо закопать в свежую липкую хвою. И тогда припухшие створки покрываются светлой сеточкой трещин, и зеленоватая спинка поднимает и выламывает первый ромбик своей темницы. Такие спинки растут медленно и бутоны на них редки. Их цветы похожи на осенние листья, а листья их сторонятся. И когда проходишь мимо них, то кажется, что это просто высохшие кустики земляники с мелкими душистыми ягодами. А на самом деле это просто новые пуговки растут. Иногда мне кажется, что осень – это россыпь проросших кругляшков от пальто, брюк, юбок и прочей одежды.
Человек встал и пошел к забору, насвистывая и размахивая полами своего старого плаща. За ним помелись по земле палочки, листики, обертка от мятной жвачки и громыхающая сплющенная банка из-под пива с бычками внутри. Они всегда ходят за ним. Ведь он – их голос. Человек легко перепрыгнул через невысокий забор, а, идущие вслед, остановились у покрашенных в зеленый досок. Решили подождать. Рано или поздно он все равно вернется. А пока можно и помолчать.
В комнате тепло, и на стуле, чуть притулившись к спинке, лежит куртка с потертыми локтями и с львиным зевом в кармане. Цветы повяли с вечера, и, теперь, кажется, что они вяло, позевывают своими старушечьими ртами. Под стулом на смешном половике в треугольниках две пары ботинок. Левый кроссовок упал на бок, протянув шнурки к оранжевому треугольнику на половике. На пути у солнечной дорожки встала шишка, и теперь она изредка качалась темной кляксой на стене. Тихо. Ведь рано утром осенью птицы еще отдыхают.
– Скажи, это сон?
– Нет…
– Мне снились яблоки, и они были сладкие.
– Ты их ела?
– Нет. Я их в корзину собирала, а потом пошел снег, и я поняла, что у меня полная корзина желтогрудых снегирей. Интересно, к чему птицы сняться?
– К вестям. А яблоки красные были?
– Нет, зеленые. Я еще, когда птиц увидела, то подумала, что они созрели. Они медленно зрели и менялись. А это точно не твой сон?
– Точно. А хвосты у твоих птиц были?
– Были. Они потом еще полетели вот так. Смотри на стену.
Теневая птичка с четырьмя торчащими «перьями» на каждом крыле медленно шевелилась и оживала и под конец куда-то улетела.
– Снегири толще, чем ты показываешь.
– Да. Но других я изображать не умею.
– И не надо. Мне и так нравиться.
По стене ползет паук. Но сегодня он не пугает. А лишь заставляет хихикать и прятать ладони в рукава пижамы. Пижама смешная и детская. С голубыми звездами на розоватом фоне и с Гуффи на груди. Но зато она теплая. И Паук убегает от этого детства по стене. В моем детстве тоже есть паучок, сделанный из желудей и проволоки папой. Я называла его Мистер Паук, потому что он был в желудиной шляпке и с тросточкой.
– Помнишь, я рассказывала тебе про Мистера Паучка?
– Дай угадаю. Он жил вот в этом углу?
– Неа, вот в том. Смотри-ка и этот в левый ползет! Просто паучачий угол какой-то!
– Не паучачий, а паучий.
За окном что-то упало и два раза стукнуло. Ты сказал, что это мои снегири из сна погостить прилетели, но в дороге совсем видимо поспели и в Жигулевку превратились, а я думала, что это или шишки, или соседские груши, но вслух ничего не сказала. Только протянула руку и случайно достала из-под подушки пуговицу. Ты посмотрел на нее и рассмеялся. А потом забрал ее у меня и положил обратно под теплый подушачий бок.
