В кузнице было жарко, хоть на дворе
ещё лежали сугробы, и широкие двери были растворены настежь. Пахло
дымом и металлом. Девушка расстегнула шубку, потому что дышать
сразу же трудно стало.
— Здравствуй, Радогор, —
кузнец отложил в сторону заготовку витого браслета и поднял взгляд
на гостью.
— И тебе здравия, Любава.
Та улыбнулась и подошла ближе. От
мороза её щеки украсились румянцем, в распахнутом вороте шубки
темно-русая коса виднелась, глаза смотрели с интересом, даже
благоговением. Ей давно приглянулся кузнец, да и не ей одной.
— Эм… матушка собаку гоняла и
вот… ухват погнула, поправишь?
Протягивает ему работу, а сама взор
стыдливо прячет. Сердечко девичье в груди так и колотится от одного
взгляда на кузнеца — красивый, статный, борода густая, мускулы
под рубахой бугрятся — сильный. А в глазах янтарных, будто
огонь полыхает, да только не греет совсем.
— Как же не помочь? Сейчас
сделаем, — ответил, разглядывая рогатину, а та чуть ли не
узлом завязана.
«Опять она за своё».
Радогор руками разогнул ухват и
подошёл к наковальне, чтобы получше выровнять. Привычное дело, за
такое он и денег не брал никогда — разве это работа?
Девушка залюбовалась даже, с какой
лёгкостью и быстротой он всё делал. Вдруг ещё больше засмущалась и
поспешила отвести взгляд, притворилась, будто мечи, развешенные на
стене, разглядывает, инструменты на столах, огонь в горниле, и,
наконец, нашла, чем себя отвлечь.
— Ой, а у тебя и кошка есть!
— глаза девушки по-детски заблестели, а голос утонул между
ударами молота. — Красивая какая!
Пушистая серая мурлыка сидела,
умываясь, на лавке и изредка поглядывала на гостью глазами своими
чаровничьими. Будто знала то, что другим неведомо. В звоне металла
о металл кузнец едва расслышал что-то про кошку и поспешил
предупредить:
— Не тронь, она… — начал
было, да опоздал.
— Ай! — Любава испуганно
прижала руку к груди, а кошка взмахнула хвостом недовольно и ушла
куда-то вглубь кузницы.
— … оцарапать может.
«Ну вот, опять. И чего они все к
этой кошке лезут? Странно, с мужиками она ласкова, а вот девушек
почему-то не жалует».
Он ещё немного повозился с ухватом,
осмотрел его и вернул Любаве:
— Готово.
— Уже? — красавица
погрустнела ещё больше.
— И передай матушке, что метлой
собаку гонять сподручнее.
Любава вмиг зарделась и взгляд
потупила — догадался. Тихо поблагодарила мастера за помощь и
заторопилась к двери.
Да так она спешила, что и вперёд не
глядела, отчего столкнулась с кем-то. Упала бы, если б не
подхватили её чужие сильные руки, к груди горячей прижимая.
— Куда так торопишься,
Любава-краса?
Она подняла испуганный взгляд.
Сверху вниз на неё смотрели добрые светло-карие глаза, почти такие
же, как у кузнеца — Изяслав.
«Сам улыбается, а в глазах бесенята
так и пляшут».
Он был очень похож на брата —
такие же тёмные волосы, такая же стать, только он был младше и
много приветливее.
— Обидел тебя кузнец, что
ли?
— Нет, я… домой пора, матушка
ждёт, — выбралась из его рук и побежала прочь.
— Эх, хороша… — Изяслав
провёл её взглядом, поставил лукошко, что с собой принёс, на
верстак, инструментами заваленный, а следом и сам на него уселся,
найдя чуток свободного места. Когда он обернулся к брату, тот уже
вернулся к столу, где заготовку оставил.
— Тебе-то что?
— недовольно буркнул Радогор. — У тебя жена-красавица на
сносях, а ты на девиц заглядываешься.
— А что, уж и посмотреть
нельзя?
«Вот же неугомонный» —
подумалось старшему.
Изяслав с детства таким был —
открытым, смешливым. Все к нему тянулись. Он, будто излучал
лёгкость и веселье, этим он в мать пошёл. Радогор же, напротив, был
всегда замкнутым и серьёзным, из него, бывало, и слова не
вытащить — совсем как отец, поговаривали вокруг.
