Москва, август 1905 года
– Саша, родная моя, не плачь, не надрывай сердце, – сухонькая старушка в теплом платке и старом засаленном салопе обнимала кудрявую рыжеволосую девочку лет восьми-девяти. Малышка худа и некрасива, как гадкий утенок в сказке Андерсена, одета бедно и не по погоде, но чистенько, волосы ее, короной уложенные на голове, кудрявые и непослушные от природы, выбились из кос, оттого прическа девочки выглядела немного неопрятной. – Не вернуть родителев твоих, а одной мне тебя не поднять. Благодари Бога и командира батюшки твоего, что устроил в такое заведение. Это ж надо, благодать какая, учительшей станешь, рази мог отец твой мечтать о таком? Веди себя тихо, учись хорошо и молись. Богородице особливо молись, Она о сиротах попечение имеет.
– Хорошо, бабушка, – кивнула девочка, утирая платком заплаканные глаза. – Только ты приезжай ко мне, – она запнулась, понимая, что просит о невозможном, и тихо добавила, – ну, хоть изредка.
– Не томи, касатка, знаешь ведь, не сдюжить мне, – старушка отерла непрошенные слезы. – Далеко да дорого. Но, коли поедет кто в Москву-то, гостинцев передам, – заверила она внучку, в глубине души понимая, что и это обещание свое вряд ли исполнит.
– Александра, пойдем, нам пора, – к бабушке с внучкой подошла девушка в бумазейном платье с высоким воротом. – Прощайтесь быстрее, – она окинула девочку и старушку строгим взглядом. – Тебе еще одежду надо будет подобрать, а совсем скоро построение на вечернюю молитву.
Саша молча кивнула, порывисто обняла бабушку и, понуро опустив голову, направилась следом за строгой девушкой.
Совсем недавно она с маменькой и младшим братом жила в добротном деревянном доме на окраине заштатного уездного городка. Семья была не из бедных – корова, куры, большой огород, да еще жалованье хозяина. Беды посыпались на Громницких, когда дослужившегося до чина капитана и получившего личное дворянство Федора Калистратовича, отца Саши, перевели в 4-ю Восточно-Сибирскую стрелковую дивизию и отправили на Дальний Восток. Там он вскорости и сгинул, сражаясь с японцами. Следом, не вынеся потери мужа, умерла мать, а за ней – маленький брат. Сашу забрали дальние родственники отца. Они же вызвали из деревни бабушку и спасли от разорения соседями дом и хозяйство. Местный батюшка надоумил написать прежнему командиру Федора, о котором он всегда хорошо отзывался, сам же письмо и составил, и отослал, куда следует. Ответа ждали долго, и когда совсем уже отчаялись, принесли Громницким казенную бумагу о зачислении отроковицы Александры в Мариинское училище в Москве на Софийской набережной на казенный кошт[1], «буде выдержит испытания». Старшая дочь священника, благоволившая Саше, когда та училась в церковно-приходской школе, отвезла девочку на экзамены, которые она сдала, если не с блеском, то вполне успешно.
Прибыть в училище надлежало после Успения[2]. Бабушка решилась сама отвезти внучку на учение, понимая, что может и не дожить до ее возвращения из Москвы.
И вот теперь она смотрела на удаляющуюся сгорбленную фигурку и утирала платком глаза. «Ничего, ничего, касатка, стерпится, слюбится, – прошептала старушка, осенив спину внучки широким крестом, – ученая зато будешь, при месте и деньгах, глядишь, и замуж за дворянина выйти Господь сподобит».
Саша молча стерпела холодный душ, переодевание в платье не по размеру, сшитое из колкой материи, неприветливые взгляды надзирательницы, правда, чуть не расплакалась от того, что старушка-кастелянша погладила ее по голове, но вошла в дортуар[3] с высоко поднятой головой. Когда девочке указали на кровать и тумбочку, она молча села и обвела взглядом комнату – четырнадцать узких железных коек, накрытых тонкими шерстяными одеялами. Саша вздохнула и постаралась сдержать слезы.
