Родители опять ругались. Очень громко, агрессивно, иногда из
кухни доносились звуки разбившейся посуды или упавшего на пол
предмета. Я сидела на кровати, заплетала светло-русые волосы в
густую косу и ждала. Другого выхода не находилось.
Два года назад, как только я поступила на бюджет в местный
институт, и моя младшая сестра Олька погибла, отец запил. Иногда
сильно, до беспамятства, мордобоя на улице и слёз, а иногда жажда
алкоголя затихала на месяц-другой. Однако рано или поздно
возвращалась.
Я знала, что ссоры не миновать, когда вернулась с учёбы и
увидела разбросанные в коридоре ботинки — первый признак
невменяемости отца.
В последний запой ситуация ухудшилась. Он поднял руку на маму.
Такое происходило не впервой, он и раньше порывался отвесить
затрещину маме в пылу очередной ссоры, и всё же сдерживался.
Наверное, понимал, что это неправильно, что так нельзя. Но сейчас…
они словно специально доводили друг друга до истерики и «трясучки»,
подталкивали к этому непростому шагу.
Я заплела волосы в косу и замерла: все звуки на кухне резко
затихли.
Это плохо. Так быть не должно!
С бешено рвущимся из груди сердцем вскочила с кровати и побежала
к родителям.
— Только бы все были живы, — повторяла как мантру. — Пусть будут
живы.
На кухне около окна стояла мама. Она выглядела ужасающе
спокойной с разбитой губой и кровью, стекающей из носа к
подбородку. Словно не побои испытала, а ловила дзен каждой
клеточкой организма. Отец при этом сидел на табурете за столом,
обхватив голову руками, качался взад-вперёд и тихонько мычал. Он
так делал, когда творил что-нибудь ужасное и осознавал масштабы
бедствия.
Мама прикрыла ладонью рану, оторвалась от подоконника и на
негнущихся ногах побрела в ванную. Я открыла рот, словно собиралась
высказать всё отцу. И через мгновение закрыла.
Слова вылетели из головы. Секунду назад в мыслях выстроилась
пламенная речь, которая бы наставила его на путь истинный, но в
одно мгновение всё исчезло. Да и помогли бы простые слова в такой
ситуации? Вряд ли. К тому же было страшно. Внутренняя дрожь не
давала сосредоточиться.
Я поняла, что боюсь отца.
Тихонько нырнула в ванную следом за матерью, помогла достать
аптечку из тумбы под раковиной, вытащила нужные лекарства и
оставила одну. И так знала, что мама выставит меня за дверь и не
примет помощи. Никогда не принимала.
— Не говори бабушке, Мил, — едва слышно попросила мама, тем
самым обрубив единственную надежду на объективность.
Мне бы хотелось бы попросить совета у подруг, но с девочками из
универа отношения сложились натянутыми, а те, с кем я тусовалась в
одной компании по вечерам, не давали своих контактов и не считали
меня «своей». Единственным вариантом, который виделся в тот момент,
была крыша.
Натянула толстовку, закинула на плечо сумку, спрятала телефон в
карман и вышла из квартиры. Ноги сами понесли меня наверх. Я шла
туда, только чтоб успокоиться и посмотреть на него.
Я видела его каждое утро в 8:43. Он спешно выскакивал из
квартиры, всегда виновато и в то же время хитро улыбался, забирал
длинные светлые волосы в густой пучок на макушке, закрывал дверь и
бежал на остановку. Автобус отходил через минуту — с конечной
общественный транспорт всегда двигался по строгому расписанию. Я же
глупо улыбалась в ответ, медлила у входа в нашу квартиру и потом
следила за парнем из окна парадной — провожала грустным взглядом
широкую спину и не решалась бежать следом.
Такое поведение — удел неудачниц и сталкерш, хотя я всегда
понимала, что слишком близко подобралась к этой черте.
Его звали Денис Шошин, ему исполнилось двадцать семь лет,
работал в неплохом ресторане в центре города, где получал немалые
чаевые от девушек разных возрастов. Конечно, его благодарили не за
обслуживание, хотя оно многие годы оставалось безупречным.
Восхищённые гостьи пытались привлечь его внимание — парень время от
времени работал моделью и имел правильные черты лица в комплекте с
необычайными голубыми глазами.
