День у Луки выдался так себе.
Сестренку снова поймали на базаре, когда она пыталась стащить у
торговца пару моченых яблок. Цена тем фруктам была медяк за
корзину, но теперь, только чтобы собрать на требуемый выкуп, матери
приходилось без продыху стирать чужое белье. Хорошо хоть, ее старая
подруга, такая же прачка, захворала и передала матери своих
заказчиков.
Потому он поел только раз за два
дня, когда мама, сама едва держащаяся на ногах, пожалев старшего
сына-калеку, накормила его сваренной на скорую руку баландой из
картофельной кожуры. Этим добром и прочими объедками приторговывал
Неманья Ковачар — хозяин единственного трактира на весь
квартал.
Чтобы помочь матери собрать выкуп,
Лука с ее помощью забрался в инвалидную коляску и медленно выехал
из их лачуги, направляясь к храму. Паперть там всегда занята
профессиональными попрошайками, но, если сделать вид, что просто
проезжаешь мимо, могут и подать.
Мать и слышать не хотела о том,
чтобы он вступил в гильдию попрошаек. Она всегда была и оставалась
гордой женой гладиатора. Это сейчас они жили в лачуге на окраине
города, куда перебрались после смерти отца, но было время, когда у
них имелся хороший дом почти в центре столицы, а для Луки, кроме
сиделки, нанимали няню, обучавшую его грамоте и разным наукам.
Отца звали Север, и он был сражен на
Арене семь лет назад. Только заработки профессионального гладиатора
и позволили в лучшие времена приобрести инвалидную коляску для
Луки.
Севера убил Свирепый Игнат, ставший
после того шестикратным победителем Арены. Шептались, будто не все
с тем боем прошло чисто, но не в силах Луки было вернуть отца, что
бы там ни говорили. Теперь кости Севера покоятся в могиле, а Игнат,
по слухам, возглавил преступный мир столицы.
Медленно, медленнее болотной
черепахи, но Лука пересек небольшой участок перед домом и выехал на
улицу. Преодоление десятка локтей заняло у него почти четверть
часа. Его парализовало сразу, едва он появился на свет, а может,
Лука стал таковым еще в утробе матери. Те мышцы, которыми он
владел, позволяли действовать руками: удержать тяжелое он не мог,
но, чтобы управлять колесами инвалидной коляски, сил хватало. А вот
ноги, сколько Лука себя помнил, не шевельнулись ни разу.
— Смотрите, опять этот калека! —
закричал один из тех парней, при виде которых Лука сразу
разворачивался, чтобы дать деру.
Хотя выражения «сразу» и «дать деру»
не имели к нему никакого отношения. Обычно Луку быстро ловили и
потом долго измывались, пользуясь его беспомощностью. Особенно
жестокими были издевательства Карима, сына Неманьи, владельца
трактира.
Лука крутил колеса так быстро, как
мог, поскорее пятясь к дому. Он и отъехать-то успел всего несколько
локтей от двора… Но нет, не успеть.
Бултых! В зловонную лужу возле него,
поднимая фонтан грязной воды, плюхнулся булыжник. Луку обдало так,
что промокла одежда. Мальчик стиснул зубы и попробовал двигаться
быстрее. Обиднее всего было за напрасный мамин труд, она всегда
старалась одеть его в чистое перед прогулками.
Он развернул коляску. Карим и его
свора близко не подходили, продолжали развлекаться, кидаясь
камнями, — путь им преграждала все та же огромная глубокая лужа,
разлившаяся от обочины до обочины. Многодневные ливни и паводок
затопили дороги, и народ передвигался по краям тротуаров, где было
достаточно мелко, чтобы не замочить ноги выше колен.
Булыжники сыпались один за другим —
разбрызгивая помои и грязь, ломая спицы колес коляски и щедро
наставляя синяки и ушибы Луке. Парни улюлюкали, гоготали,
выкрикивали непристойности и распалялись все больше, подзадоривая
друг друга особо удачными бросками или оскорблениями.
Один из камней попал Луке в плечо.
Вспыхнула боль, и его правая рука онемела, теперь он не может
управлять коляской, а следовательно — отступать! В глазах защипало,
но не от боли, а от обиды. Как же он ненавидел свою беспомощность!
Как мечтал встать! Да хотя бы ползать! Он бы дополз до каждого и
вгрызся зубами!
