Командор Киар Леру
Анестэйша Радосская. Стася. Станислав Радонежский. Стас.
Любое из этих имён заставляет меня сглатывать сухим горлом. В
лёгких резко заканчивается кислород, во рту пересыхает, а внутри
всё начинает мелко вибрировать. Меня накрывает потоком эмоций. Её
эмоций. Когда я закрываю глаза, то чувствую пряный аромат с
древесными нотами, слышу стоны с привкусом сладкой лесной
земляники, вижу приоткрытые искусанные губы, осязаю восхитительную
обнажённую светло-фарфоровую кожу и пропускаю сквозь пальцы прядки
коротких, но удивительно мягких пшенично-золотых волос.
Стоит только подумать о том, что могло бы произойти в
истребителе, несущемся на второй световой, как кровь в жилах
превращается в раскалённую лаву. Если бы не эти проклятые
астероиды, если бы не бортовой компьютер «Тигра»…. То что тогда?
Анестэйша бы не остановилась. Я бы продолжил.
Шварх! Я ненавидел то астероидное облако и в то же время
понимал, что всё сложилось для меня отчасти наилучшим образом.
Стала бы Анестэйша относиться ко мне лучше, если всё-таки всё
произошло бы? Не думаю. Все четыре дня, что мы летели на главную
станцию Академии, меня лихорадочно колотила внутренняя дрожь, когда
я ощущал её брезгливость и омерзение. Зная её характер, предположу,
что она сделала бы всё возможное, чтобы в будущем избегать встреч
со мной. Перевелась бы на другое направление или вовсе в филиал
Академии Космического Флота, расположенный в паре галактик от
главной станции.
Я чувствую, что подыхаю без её эмоций. Пристрастился к ним, как
конченый наркоман. И ладно учил бы её на своём направлении,
исподтишка незаметно бы смаковал мускусно-пряные эмоции, так нет
же! Меня всего передёргивает, когда я вижу её с кем-то из кадетов:
с этим недоразумением таноржцем-гуманитарием Натаном Танеко или
волосатым ларком Диком Раймоном, который при всех её унижал в
столовой! Почему она вообще с ними общается?! Почему при виде них
её эмоции окрашиваются ещё ярче, вспыхивают ещё сильнее?! Выгнал бы
их к шварховой матери из Академии, да оба, к сожалению, не на моём
направлении.
Усмехнулся, вспомнив, как кадет Раймон сдавал мне стратегию и
тактику ведения боя, его прокисший страх, когда в аудитории
остались только мы вдвоём. Я прижал его к парте, сообщив, что он
может уйти из аудитории лишь с двумя оценками: «отлично» — в
случае, если пообещает даже не дышать в сторону Анестэйши
Радосской, и «неудовлетворительно» при любом другом раскладе.
Кажется, в тот день у меня случилась интоксикация Анестэйшей.
Экзаменационная сессия закончилась, и, чувствуя, что
окончательно слетаю с катушек, я попросил брата отправить меня
куда-нибудь подальше. Допросился на свою голову! Он бы ещё попросил
собрать варп-двигатель на солнечных батареях! Хотел улететь как
можно дальше и надолго, а в итоге посвежевший и помолодевший Юлиан
сообщил, что кто-то должен слетать на Захран и проверить Аппарат
Управления Планетой, а на всякий случай и весь ближний круг Игнара
Радосского, на предмет искусственно синтезированного гипноза. Мол,
раз даже среди офицеров Космического Флота оказались предатели, как
Теонора Рувз, и зависимые, как капитан Стивен Валлуни, то никому
другому, кроме как своему собственному младшему брату, такое
ответственное задание он поручить не может.
Нет, определённо, выздоровевший Юлиан – это зло. Лучше бы он
болел, как и раньше, безвылазно сидел в своём кабинете и не давал
мне таких идиотских поручений! Весь мой «отпуск» от Анестэйши
вылился в три недели пребывания на грязной замусоренной планете
среди знакомых её отца, и каждый божий день я сбивался где-то на
шестом десятке, когда считал, сколько раз слышал её имя.
Бесит Юлиан. Бесит то, что она называет его «Юлиан», а не
«адмирал Леру». И то, что чай в его кабинете пьёт, тоже бесит.
Мятный, шварх его, чай. Мятный! Всё бесит!
